Отроку благочестие блюсти...Как наставляли дворянских детей

Успехи в освоении языка зависели, конечно, во многом от личности и знаний преподавателя. По словам графа Ф. П. Толстого, "французскому языку поручено было меня учить камердинеру дяди, французу мсье Булонь, как его величали. Читать по-французски и писать с прописей я уже знал довольно хорошо еще дома, а чему меня учил камердинер, я не знаю, хотя при моей любознательности и желании учиться я бы мог что-нибудь запомнить, если бы меня чему-нибудь учили. Он заставлял меня всякий день прочитывать вслух по нескольку страниц из какой-то его книжки, в которой я ничего не понимал, и списывать из нее же в тетрадку, не слушая и не обращая никакого внимания, как я читал и произносил слова. А понимал ли я, что читал, об этом он не заботился., да и не мог, потому что он, француз, не мог запятнать себя знанием варварского (русского) языка".

А. Т. Болотов вспоминал, что его память постоянно "подстегивали", ибо "за забывчивость в "вокабулах" (а их полагалось заучить тысячи) учитель постоянно бил его розгами — по три удара за каждое забытое слово.

Более разумные методы преподавания были редкостью. Например, В. П. Желиховская вспоминала, как "оригинально" (для того времени) наставляли ее в английском: "Усадив меня рядом с собою, она (гувернантка) начинала с того, что перекашивала еще больше свои и без того косые глаза, из которых один был карий, а другой зеленый, и, тыкая пальцем в разные предметы, нараспев восклицала: "О! — book… О! — flower… О! — chair… О! — table…" и так далее, пока не перебирала всего, что было в комнате, с трудом заставляя меня повторять вслед за нею. Ее длинная, безобразная фигура и мерные, заунывные восклицания до того меня смешили, что я с трудом могла воздерживаться от смеха… Тем не менее "мисс", как называли ее все в доме, добилась того, что менее чем в два года мы с сестрой совершенно свободно говорили с ней и между собою на ее родном языке".

Ну и разумеется, во многих семьях чередовали разговорную практику на иностранном языке.

Н. П. Грот вспоминала, что "мать почти всегда говорила с нами по-французски, а в определенные дни заставляла нас говорить и между собою исключительно по-французски и по-немецки, что и делалось нами по возможности, но без строгого педантизма".

Точно так же было и в семье Капнистов: "Нам приказывали всегда говорить месяц по-французски и месяц по-немецки; тому же, кто сказывал хотя одно слово по-русски (для чего нужны были свидетели), надевали на шею на простой веревочке деревянный кружок, называемый, не знаю почему, калькулусом, который от стыда старались мы как-нибудь прятать и с восторгом передавали друг другу. На листе бумаги записывалось аккуратно, кто сколько раз таким образом в день был наказан, в конце месяца все эти наказания считались, а 1-го числа раздавались разные подарки тем, кто меньшее число раз был наказываем. Русский же язык нам позволялся только за ужином, это была большая радость для нас, и можно себе представить, сколько было шуму и как усердно мы пользовались этим приятным для нас позволением".

В результате свободное владение языком во многом зависело от внешних факторов. Хорошо — то есть "как иностранцы" — говорили по-французски и по-английски лишь дети, которые выросли в аристократической среде. У них были действительно квалифицированные наставники, дома родители и их гости хорошо говорили по-французски, а кроме того, они имели возможность отправиться в заграничное путешествие.

Но и тут была масса тонкостей, которые не всегда удавалось учесть.

Бывший гувернер Фридрих Боденштедт, работавший в России в 1840-1850-х годах, вспоминал: "Как для учителей, так и для гувернанток не было лучшей рекомендации в московском обществе, как совершенное незнание ими посторонних живых языков, ибо по общепринятому тогда мнению, француз, владевший несколькими языками, не мог уже преподавать своего родного языка безупречно, а что касалось других языков, то считалось, что на его познания все-таки нельзя вполне полагаться".

Для подобных требований имелись основания. Нередки были случаи, когда выученный язык не отвечал литературным нормам. К примеру, графиня Е. П. Ростопчина учила английский язык у гувернантки своих родственниц Пашковых. Это была настоящая англичанка, но "родившаяся и жившая постоянно в России и потому говорившая по-английски иначе, нежели истые, чистокровные англичане". В итоге Ростопчина научилась изрядно обрусевшему варианту английского произношения. "Однажды Евдокия Петровна с мисс Горсистер (гувернанткой) встретились в одном магазине с какими-то англичанками. Хозяин магазина не понимал англичанок, и Евдокия Петровна вызвалась быть их переводчицей, но какой ужас! — она только отчасти понимала англичанок, а те ни ее, ни мисс Горсистер вовсе не понимали, как будто они обе говорили на каком-то другом, неведомом им языке. Поневоле пришлось объясняться письменно, и тогда лишь дело уладилось".