Неторопливо шло время. Илья и Юки все еще оставались в Японии. Конец ноября, серый и хмурый утонул в дождях, унеся с собой по лентам дорог и водостокам последнюю листву, что еще оставалась на деревьях. В это промозглое сырое время влюбленные почти не расставались, наверстывая дни, проведенные в вынужденной разлуке. В предрождественской и предновогодней суете прошел декабрь. Праздники справили по-семейному, в кругу родных и близких друзей клана Тагава. Девушка наконец-то рассказала Илье, о чем он всегда хотел, но боялся спросить — о своей матери. Рассказала то немногое, что знала сама. Юки была дочерью испанской журналистки, которую занесло в страну восходящего солнца по работе в начале двухтысячных. Никому не обязанный, вечно разгульный и вольный случай, свел их с Кенши, но о своей беременности испанка узнала лишь когда вернулась из командировки домой. Ребенок в планы молодой горячей южанки на тот момент не входил и Кенши был поставлен перед ультиматумом: либо ребенок отправиться в испанский детдом, либо отец может забрать его, если, конечно, хочет. Тагава без раздумий прилетел в Испанию за девочкой, он бы с удовольствием увез ее просто так, безо всякого ультиматума. Тайны из происхождения маленькой наследницы отец никогда не делал и обо всем честно рассказал, едва девочка научилась говорить и стала задавать вопросы о маме. Такая шокирующая для многих детей новость была воспринята маленькой Юки на удивление просто и спокойно, с почти пугающим фатальным стоицизмом. Но, тем не менее, больше о маме Тагава-чан не спрашивала ничего и никогда. Этот факт по началу радовал, но с возрастом все больше пугал и волновал ее отца, ведь девочка, лишенная материнской любви, росла оторвой и безбашенной авантюристкой, а навязанное им дорогое воспитание только лишь загоняло вглубь эту проблему, сжимая ее как пружину, готовую распрямиться от малейшего страгивающего импульса.
Когда девушка рассказала все это, она улыбнулась, обняла Илью и добавила, что теперь ее отец очень рад, ведь она все-таки смогла полюбить правильного человека, а значит про его опасения можно наконец-то забыть.
После новогодних праздников, на каникулах, когда Кенши-сан утряс все свои рабочие моменты и маховик дерзких арктических разработок наконец-то набрал ожидаемый ход, было решено всем втроем отправиться на горнолыжный курорт на Хоккайдо, в местечко Русуцо. Кенши показалось знаковым поехать именно туда, ведь с ними русский, а значит сама Аматерасу велела отправиться в место, с таким же корнем.
Когда волшебное время на горнолыжных склонах пролетело, накануне отъезда, в последний вечер было решено отправиться на местную пагоду — красивую небольшую часовенку чуть в отдалении от основного курорта и поблагодарить предков за отличный отдых и великолепного зятя. На уютном и милом микроавтобусе — такси они добрались почти до самого места, но все же несколько сот метров предстояло пройти вверх по склону, по узкому крутому серпантину ступенек. Бояться было совершенно нечего, дорога приносила лишь созерцательное наслаждение, а уж никак не страх. Огороженная добротным высоким забором со стороны обрыва и подсвеченная фонарями выше человеческого роста, сказочной лентой она уходила будто бы в царство небесных драконов. Этому впечатлению способствовала и погода в тот день. К вечеру на гору спустился туман, укутав склоны тончайшим невесомым покрывалом. Любой источник света в нем становился сказочным и потусторонним, словно принадлежащим не только нашему миру. Вот и фонари на тропе, разлились нежной желтизной по белесому мареву, напоминая сливочно-лимонный десерт.
Пагода находилась в самом конце долгой пологой поляны, на которой в несколько рядов уходили вдаль могильные плиты. Участки с надгробьями отгораживали друг от друга невысокие каменные заборчики. На каких-то не было ничего, на других одиноко, невысоко от земли возвышалась каменная же скамейка, на некоторых, в дополнение к этому, были небольшие жертвенные столики и алтари, крытые стеклом, со свечкой внутри. Все это казалось вот-вот готово было растаять в тумане. Пятна света фонарей выхватывали из неверной мглы небольшие сферический участки, за границей которых молочно мерцал туман, чтобы дальше снова разойтись очередным светлым кругом. Это чередование света и пустоты уходило вдаль, постепенно соединяясь в одну точку в перспективе. Над всем этим, восходящими ярусами крутых черепичных скатов, неярко и спокойно, высвечивалась из мглы башня пагоды. Вокруг кроме них троих не было ни души.