Оцеола, вождь Семинолов (худ. И.Кусков)

Кто-то стал возражать ему. Я не слышал слов, но голос охотника снова зазвучал ясно и отчетливо:

- Вы тут болтаете об их «мотивах». Я полагаю, вы имеете в виду причины, которые толкнули их на такое кровавое дело. Ладно, я и сам не совсем их понимаю, но кое-что подозреваю. За последние пять лет я много слыхал о темных делишках этих молодчиков. Но говорю вам, ребята, что последний поступок превзошел все, что можно было бы себе представить.

- Уверены ли вы, что действительно видели вспышку огня в этом направлении?

Этот вопрос был задан высоким пожилым человеком сурового и благообразного вида. Я узнал в нем одного из наших соседей, богатого плантатора и хорошего знакомого моего дяди. Как друг нашей семьи он счел необходимым присоединиться к нашему походу.

- Конечно, - ответил Хикмэн. - Разве мы с Джимом не видели всего этого собственными глазами? Мы за этими гадами наблюдали весь день. Мы уверены были, что они замышляют какую-нибудь пакость. Мы видели, как они стреляли через поляну и целились в молодого Рэндольфа. Да и негр видел это. Каких еще доказательств вам нужно?

В эту минуту над моим ухом раздался голос Джека.

- Масса Хикмэн, - закричал он, - если нужно еще доказательство, так негр может его дать! Одна из пуль пролетела мимо массы Джорджа и попала в дерево, в шелковицу, за которой мы стояли. Оно еще не сгорело. Джентльмены, я думаю, что вы найдете пулю. Тогда можно будет узнать, к какому ружью она подойдет.

Это предложение было немедленно принято. Несколько человек кинулись к дереву, около которого мы стояли с Джеком. Оно почему-то не загорелось, его обугленный, черный ствол все еще высился в самом центре пожарища. Джек побежал и указал точное место. Обследовали кору, нашли отверстие от пули, и свинцовый свидетель был осторожно извлечен. Пуля еще сохранила свою круглую форму и лишь слегка была поцарапана нарезками в дуле. Эта пуля годилась только для винтовки большого калибра. Все знали, что такое ружье было у Спенса. Принесли ружья всего отряда и стали поочередно примерять пулю. Она не входила ни в какую другую винтовку, кроме винтовки Спенса.

Вина была доказана. Приговор вынесли незамедлительно: все единодушно решили, что преступники должны умереть.

- Собаке - собачья смерть! - сурово произнес Хикмэн, негодующе возвысив голос и поднимая ружье. - Джим Уэзерфорд, бери их на прицел!… А вы, ребята, отойдите прочь. Мы дадим им еще один шанс сохранить их проклятую жизнь. Пусть, если хотят, бегут к тем деревьям, а то очутятся в еще более жарком месте… Да отпустите же их, отпустите, говорю я вам, или, черт вас всех раздери, я буду стрелять в самую середину толпы!

Видя угрожающую позу охотника и боясь, что он и вправду начнет стрелять, те, кто держал преступников, бросили их и подбежали к судьям.

Негодяи, по-видимому, были совершенно ошеломлены. Ужас отражался на их лицах, они не могли произнести ни слова, не могли сделать ни шагу, они как будто были прикованы к месту. Ни один из них не сделал попытки бежать. Вероятно, абсолютная невозможность такой попытки была очевидна им самим и убивала в них всякую волю к действию. Они не могли спастись бегством с поляны. Предложение удрать в чащу леса было только язвительной насмешкой со стороны рассвирепевшего охотника. Бежать было некуда: в десять секунд они изжарились бы среди пылающих стволов и ветвей.

На минуту все затаили дыхание. В тишине был слышен только один голос - голос Хикмэна:

- Джим, Спенса поручаю тебе, а другого беру на себя.

Эти слова были сказаны почти шепотом. Едва охотник произнес их, как одновременно прогремели два выстрела.

Когда дым рассеялся, перед взорами всех предстала картина расстрела. Казнь была совершена. Презренные изменники прекратили свое земное существование.

Глава LXXXIX. Неожиданный враг

Как в театре после волнующей мелодрамы иногда ставится водевиль, так и за этой трагической сценой последовала сцена в высшей степени нелепая и комическая. Она вызвала у всех нас смех, который при данных обстоятельствах скорее всего походил на смех сумасшедших. Действительно, нас можно было принять за маньяков, которые предавались бурному веселью, хотя будущее наше было мрачным и угрюмым - нас ожидала почти верная смерть от руки дикарей или от голода.

Индейцев в этот момент мы, пожалуй, не боялись. Пламя, которое выгнало нас из леса, заставило и их покинуть свои позиции, и мы знали, что теперь они далеко. Опаленные ветки свалились с сосен, хвоя совершенно сгорела, и лес просматривался на огромном расстоянии. Через просветы между алыми тлеющими стволами открывалась перспектива чуть ли не на тысячу ярдов вперед. По шипенью пламени и непрерывному треску ветвей мы могли догадаться, что уже и другие деревья были охвачены пламенем.