Отстойник

Вскоре людям представилась возможность посмотреть, на кого Моня охотится. Нечто, ловко подцепленное когтем и выуженное им из пыли, больше всего напоминало холодец, затянутый в кишку. Желеобразное, вытянутое тело неприметного, серого-зеленого цвета, симметрично пронизанное черными прожилками, наподобие листа с дерева, было плоским, длиной сантиметров восемь, а шириной не больше двух. У него не было ни головы, ни хвоста, ни лап, ни каких-либо других выростов. Передвигалось существо волнообразными движениями всего тела и жило, по-видимому, в толще пыли. Поняв, что на его добычу никто не претендует, котяра с аппетитом её сожрал. Когда Моня вонзил в аборигена зубы, внешняя оболочка лопнула и её содержимое размазалось по кошачьей морде, словно охотник сунул голову в банку с мясным пюре для детей. Подкрепившись, он церемонно облизал морду и лапы и даже позволил Руслану себя погладить.

Все чаще путники набредали на осколки человеческой цивилизации: детскую коляску ярко-желтого цвета, судя по конструкции, произведенной в середине двадцатого века; полинявшую широкополую, синюю, с большим пером женскую шляпу, которую, дурачась, примерили все и зачем-то прихватили с собой; скелет лошади в сгнившей упряжи. Где тот младенец, которого возили в этой коляске? Где та дама, что носила эту, несомненно когда-то роскошную, шляпу? Где несчастный наездник погибшей лошади?

***

«Смотрите, там что-то есть,» – радостно провозгласил Никита.

Впереди и правда было нечто: симметричное, правильной формы, явно не природного, а рукотворного происхождения. Но слишком далеко, чтобы понять, что именно. Лишь подойдя почти вплотную, Катя воскликнула: «О Господи, да это же …»

«Кладбище,» – мрачно закончил Эдуард.

Четыре могилы аккуратными прямоугольниками располагались ровно в ряд. В изголовье каждой из них, выполняя функцию креста, торчал наполовину вогнанный в землю, изъеденный ржавчиной меч. На рукоятке меча одной из могил висел шлем: тусклый, помятый, по виду напоминающий походный котелок с неширокими полями по краям, как у мужской шляпы. Пятая могила была чуть поодаль, в её изголовье тоже торчал крест, но сделанный из сломанной лыжи. В перекрестье обломки лыжи соединяла веревка, больше всего напоминающая пояс от женского платья или халата.

«Да уж, находка,» – протянул Эдуард Петрович. – «Значит люди здесь действительно есть.»

«Были,» – уточнила Катя.

«Есть,» – не согласился мужчина. – «Ведь кто-то их похоронил.»

«Действительно.»

Между тем, Эдуард Петрович с силой потер рукоятку одного из мечей рукавом пиджака. Сквозь тающий слой ржавчины на набалдашнике рукоятки проступил опять же крест. Пока он размышлял, рассматривая мечи, Никита бесцеремонно стащил шлем, напялил себе на голову и дурашливо постучал по железу: «Кто там?»

«Никита, не надо. Это же с могилы,» – укоризненно сказала Катя.

Эдуард Петрович просто молча отобрал неподобающую игрушку. Шлем оказался изделием искусного ремесленника: растительный орнамент опоясывал его по кругу, с двух сторон он был украшен гербами с изображением льва, стоящего на задних лапах, причем рисунок был удивительно детальным, включая торчащий из раскрытой пасти язык и болтающиеся между задних лап слишком массивные яйца. Одно было несомненно – шлем и мечи были старинными, очень старинными, возможно даже средневековыми.

Азарт, который владел путешественниками последние дни, предвкушение, что вот уж сегодня непременно произойдет что-то чудесное: встреча с людьми, открытие портала домой или хотя бы находка рюкзака, набитого тушенкой, – все исчезло без следа. Их заменила мрачная сосредоточенность. Оставаться на ночлег рядом с могилами не хотелось и спутники пошли дальше. Шлем взяли с собой. Никита надел его на голову, чтобы руки оставались свободными.

Стрела плавно описала полукруг и с гулким стуком ударила Никиту в голову. Шлем на его голове зазвенел, как пустая кастрюля. Ошеломленный парень откинулся назад и сел на попу скорее от удивления, нежели от испуга. А смуглый, полуголый человек с луком в руках нырнул в траву и исчез, будто ящерица.

Сами мы неместные.

«Ложитесь! Падайте в траву!» – шипел быстро сориентировавшийся Эдуард Петрович, распластавшись на земле. Никита сидел в пыли, очумело тряся головой в шлеме и сжимая в руке подобранную стрелу. Катя, открыв рот, поедала глазами мужчину в одной лишь набедренной повязке. Агрессивный незнакомец был в высшей степени экзотичен: смугл, черноволос (маслянисто-черная коса доходила ему почти до талии и била по спине при каждом движении) и рельефно мускулист (хоть сейчас в рекламу мужского белья). Живых индейцев Кате прежде видеть не доводилось. Только когда он, поднявшись, снова заложил стрелу, она опомнилась и повалилась на землю, будто стог сена, увлекая за собой сына.