Отстойник

Периодические походы по окрестностям в поисках нужных или пригодных для обмена вещей были необходимостью и единственной возможностью обзавестись одеждой и предметами быта. Каждая вещь, какой бы никчемной она не была, а зачастую считалась даже мусором как, например, пустая бутылка из-под пива, попадая сюда обретала вторую жизнь, становилась предметом торга и вожделения. С каждым годом уходить на поиски приходилось все дальше и времени это занимало все больше. Зачастую походы эти оказывались и вовсе безрезультатными. Сторонники новомодного течения «минимального потребления» были бы в восторге от здешней жизни – минимум одежды (зачастую лишь та, что на тебе) и никаких ломящихся от тряпок шкафов. Маленькая коммуна располагала в своем хозяйстве массой бесценных вещей: парашютом, из которого соорудили палатку, автомобильным зеркалом заднего вида, бывшем в полном распоряжении Лючии, двумя самолетными креслами (почти целыми и старательно отмытыми от кровавых разводов) и котелком, сооруженным из брата-близнеца того шлема, что украшал голову Никиты. Деревянная решетка позволяла набрать воды из озера, не утонув в грязи. Робинзон Крузо мог бы позавидовать.

Вся та мелочевка, что обычно валяется у людей в карманах: зажигалки, носовые платки, ручки или освежающие дыхание драже – здесь становилась поистине бесценной. Поэтому первым, что сказал Иван Петрович, приведя гостей в лагерь, было: «Выворачивайте карманы.» Не слишком любезно и гостеприимно, но жизненно необходимо. Эдуард Петрович Ивана Петровича разочаровал, в его кармане оказался лишь маленький клочок бумаги – чек на бензин. «Эх, тезка,» – укоризненно покачал головой дед.

«Ну а у тебя, молодой, что в сумке? Эвон какая знатная, большая, а буковки то не русские,» – тыча пальцем в надпись «Reebok» любопытствовал он. – «А застежка какая диковинная. Как же её расстегнуть?»

«Дай я, дедушка,» – встрял Руслан.

«Ишь ты, чего придумали. Ловко,» – уважительно сказал старик, повозив туда-сюда металлическую «собачку» молнии и распахнув, в конце концов, сумку. Секунду спустя Лючия пронзительно вскрикнула, упала перед сумкой на колени и бережно извлекла лежавшую сверху найденную синюю шляпу. Потрясение, отразившееся на её лице, было так велико, что она не в силах была вымолвить и слова, а с итальянками это случается крайне редко. Держа перед собой шляпу нежно, словно дитя, Лючия гладила выцветшее перо, едва сдерживая слезы.

«Она … Ваша?» – высказала невероятную догадку Катя.

Лючия молча кивнула. Сколько бы не прошло лет, каждая женщина узнает свою шляпу, тем более, что она была последней в её жизни. Шляп итальянке не доводилось носить уже восемь лет. Это была она – та самая шляпа, что юная красавица Лючия впервые надела в тот роковой день прогулки на поезде, та самая шляпа, из-под которой она снисходительно оглядывала столпившуюся на перроне публику и стреляла глазками по молодым людям, та самая шляпа, что за минуту до её решительного прыжка с поезда улетела в сияющий туман и сгинула навек, как и вся её прошлая жизнь.

«Мы нашли её в нескольких днях пути отсюда,» – зачем-то пояснила Катя.

Иван Петрович, между тем, продолжил копаться в спортивной сумке Никиты. Три теплых осенних куртки, извлеченные им из неё, вызвали его горячее одобрение. Кроме того, Никита смог похвастаться пачкой жевательной резинки, оберткой от сникерса, смартфоном, наушниками и студенческим проездным.

«Телефон? Не брешешь? А говорить то куда? И проводов нету,» – вертел старик в руках бесполезный, мертвый, черный пластиковый прямоугольник, отключившийся как раз накануне из-за севшей батареи, даже постучал по нему грязным ногтем и поднес к уху, надеясь услышать гудок.

Извлекая стрелу, застрявшую в школьном рюкзаке Руслана, дед честил индейца на все лады: «Парамошка, сучий потрох, какую вещь хорошую попортил! Ай-ай-ай! Чтоб тебе пусто было!»

Иван Петрович с благоговением листал школьные учебники: разбухшие, перекореженные, с пожелтевшими от морской воды страницами. Катино предположение, что учебники могли бы пойти на растопку, вызвало у деда праведный гнев. Для человека, любящего читать, отсутствие хоть каких-нибудь книг, было испытанием, пожалуй, худшим, чем для заядлого курильщика отсутствие сигарет. Он бережно перебирал книжки и тетрадки, любовно поглаживая их морщинистыми руками и предвкушая удовольствие, словно сладкоежка от припрятанной шоколадки. А для растопки, как оказалось, вполне годилась местная сизая трава: сухая и ломкая, она горела не хуже картона.