Отстойник

Когда заряд энергии в телефоне иссяк Мей Лю приуныла. До девушки стало доходить, что все, с ней происходящее, – всерьез и надолго. Дождавшись того момента, когда райская птичка совсем растерялась и поникла, бывший коммунист пристроил её к делу. Сначала сделал своей горничной, а потом любовницей. Козочка немного побрыкалась, лепеча что-то невразумительное о сексизме (что за зверь такой?), равноправии (смех, да и только) и свободе личности (это она не была членом коммунистической партии), но, поскольку растением девочка была тепличным, любовно выращиваемым единственным ребенком своих родителей и двух комплектов бабушек и дедушек, то заботиться сама о себе не умела совершенно. А потому, в конце концов, недовольно надув губки, все же покорно подставила свой круглый, белый, упругий задок, впрочем, быстро свыкнувшись с новым положением. Девочку товарищ Сунлинь держал в строгости, на положенном ей месте, чтобы не зазнавалась. Ведь обладала она и еще одним ценным качеством, можно даже сказать, что и бесценным, – чай, который подавала девушка каждое утро, был самым настоящим.

Мей Лю и сообщила ему о прибытии новеньких, погромыхивая разномастной посудой на подносе. Новость бывшего директора комбината не заинтересовала. Вновь прибывшие не были китайцами, а, значит, в сферу его интересов не входили. Но гостей, пожаловавших через несколько дней, принял вежливо.

Китайцы, под предводительством своего самоназванного императора, оказались знатными путешественниками. И, что самое ценное, очень систематическими. Их экспедиции шустро разбегались в разные стороны, обследуя намеченные квадраты территории и составляя карту. Впрочем, отмечать на ней было особо нечего. Плоскую равнину с несколькими озерами в центре (одно большое и три маленьких) окружали холмы. Из маленьких и пологих они постепенно превращались в высокие и крутые, а на расстоянии 12-15 дней пути в любую сторону теснились сопками, наезжая друг на друга и толкаясь боками, словно медведи в берлоге. Голые вершины сопок терялись в сияющем тумане. Впрочем, дальше они мельчали, горбились, вновь становились лишь холмами и, в конце концов, выравнивались в другую, покрытую той же сизой травой, равнину. На этом ойкумена – изученный мир, заканчивалась.

Несколько отчаянных смельчаков, обвязавшись самодельными веревками, полезли в туман. Двое вернулись назад, проплутав некоторое время наощупь в туманном киселе и не найдя ровным счетом ничего. Третий исчез бесследно. Его обмякшая веревка, вытащенная назад, оказалась отрезанной или, скорее, обрубленной ровно, будто гильотиной.

Было на карте и маленькое, безымянное кладбище, и сливовая рощица с проржавевшими останками «Запорожца», и скелет гигантского крокодила. Но, как и предупреждал Никодим Савватеевич, просто так китайцы на свою драгоценную карту взглянуть не дали. Пришлось меняться. Информация о куске железа размером с пятиэтажный дом произвела фурор. Немедленно ставшие исключительно любезными, а не просто отстраненно-вежливыми, китайцы позволили не только внимательно изучить карту, но и перерисовать её в одну из школьных тетрадок Руслана. Заполучив на карте заветный крестик – местоположение упавшего носа корабля, поселение засуетилось, как пчелиный рой, немедленно собирая экспедицию.

«Вот увидите, они его сюда по кусочкам перетащат и вторую Великую Китайскую стену из него построят,» – мрачно пошутил по этому поводу Андрей.

С посещением Чайна-тауна светские визиты можно было считать выполненными. Никакой ясности в ситуацию они не внесли, но оставили тягостное впечатление. Разномастные халупы, собранные из всего, что подвернулось, толпа людей с обреченными глазами, безнадежность и уныние трущоб. Неужели им придется остаться здесь? Неужели и они станут такими? Окончат свои дни в этой дыре?

Путешественники были подавлены. Последние иллюзии и остатки надежды вернуться домой таяли на глазах. Если все эти люди не смогли ничего придумать, пребывая здесь по многу лет, то едва ли и они смогут. Неужто придется смириться? Даже мысль об этом ужасала.

***

«А что же «Шинник» то, вышел в высшую лигу?» – пытал настырный алкаш Эдуарда Петровича.

«Да не знаю я,» – ярился последний.

«Видать, не вышел,» – сделал вывод маргинал. – «Иначе ты бы слышал.»

Заросший, с давно нечесаной копной сена на голове алкаш неопределенного возраста в некогда белой майке-алкоголичке и растянутых на коленях трениках осчастливил их своим вниманием пару дней назад и, впившись будто клещ, оставлять не собирался. Звали ханурика Вовчик. И последним его внятным воспоминанием о своей далекой Родине – Советском Союзе было сенсационное поздравление советского народа с Новым годом американским президентом Рональдом Рейганом. В каком это было году Вовчик сказать затруднялся: 1985 или 1986, а может даже 1987. Отметив как следует это нерядовое событие, он отправился домой, по дороге заплутав и упав мордой в придорожный сугроб.