Отступать некуда

Петр, как известно, столицу перенес — прямо по американской логике: сделать технический город, где размещались бы «учреждения». Но не нужно думать, что Москва была совсем уж обижена. Тем же Петром в Москве были основаны первые светские учебные заведения: например, Школа математических и навигационных наук, Артиллерийская, Инженерная, Медицинская, Школа канцелярских служащих и так далее. Увенчалось все это при Екатерине — Университетом. Москва с тех пор стала «столицей русской образованности», опять же в грубом, приземленном смысле: стишков тут не писали, а учили делу. С тех пор так оно и осталось: московское образование всегда имело практическую направленность.

В дальнейшем Государство Российское Москву не обижало — а уж после наполеоновской эпопеи и вовсе согласилось с тем, что она, Москва, была и остается «историческим сердцем страны», что было жестко зафиксировано в важнейшем государственном ритуале — коронации: русские цари венчались на царство только в Успенском соборе. Впоследствии отставленный Питер попытался создать аналогичную легенду — но претензия была не на историю, а на культуру, то есть на что-то заведомо внеисторическое. Это, конечно, труба пониже и дым пожиже. «Культурка» какая-то, хе-хе.

Но мы опять забежали вперед. Так или иначе, Первопрестольная была похожа не на горемычную брошенную мамочку, а скорее на неглупую жесткую тещу, которая хоть и отпустила свое дитятко — Государство Российское — за Питер замуж, но к зятьку относится неприязненно и умеет в случае чего стоять на своем. Свои права Москва всегда знала и при случае ими пользовалась.

И еще одно. Традиционная Москва, несмотря на свое хлебосольство и гостеприимство — как правило, небескорыстное — оставалась очень закрытым городом. Несмотря на распространенность москальского типа, самые коренные москали обитали именно в Москве. Поэтому «общечеловеческим» городом-гостиницей она не становилась. Может быть, при другой версии русской истории чем-то таким стал бы Новгород — не случайно он назывался так, как обычно называются такие города, как Карфаген («новый город») и Нью-Йорк.

Но Москва — это центр земельной и ресурсной интеграции, а не человеческой. Толпа прибывала и убывала, а коренные москали крепко сидели на своих местах.

Что касается развития, Москва и москали всегда тянули одеяло на себя. В частности, Москва удержала за собой центральное положение связующего узла пространства империи. Все знают, что первая — Николаевская — железная дорога в России связала Москву и Петербург. Но и в дальнейшем основные железнодорожные линии упирались в Москву. И не только потому, что она-де оставалась «естественным транспортным центром». Ничего естественного в мире вообще не бывает. Тут действовал именно интерес, и частный и казенный, но завязанный на все ту же москальскую логику: переть вовне, чтобы что-то получить и привезти к себе домой битком набитый воз.

О революционности москалей мы уже говорили. В какой-то момент москали — как московские, так и «по всей стране», — сочли свержение самодержавия выгодным и перспективным делом. Не надо забывать, что монархизм москаля всегда был довольно-таки условным. Царя почитали не как «священного правителя», а как собственное творение. Москали никогда по-настоящему не забывали, что трон Романовых воздвигнут на народные средства. И когда им показалось, что вложения не оправдываются, они заинтересовались республиканским проектом.

Тут, однако ж, не повезло. Проект оказался в руках людей нечестных и в результате провалился. Если посмотреть с этой точки зрения, Октябрьская революция была банкротством Февральской. В том числе и в самом буквальном смысле слова — «керенки», которыми топили печки, никто никогда не забывал, даже когда перемерли последние свидетели. Хотя мы тоже это видели — при Гайдаре. И тоже вряд ли забудем: даже очень разведенный — во всех смыслах этого слова — москаль никогда не забывает, когда его крепко надули. Другое дело, что сделать из того правильные выводы ему мешает то самое разведение. Но об этом позже.

***

Исследователи духовного облика москвича согласно отмечают «московский крепкий уклад», «крепкий быт». Это словосочетание сейчас не очень понятно, поэтому о нем стоит сказать подробнее.

«Быт» — очень москальское слово. Это прямое производное от глагола существования. Книжное заумное «бытие» относится к «быту» как надстройка к базису. «Быт», он же «уклад» — это основа всего.

«Крепкий быт» для москаля — это, прежде всего, его хозяйство. Нечто, с чего он имеет прибыль. Москаль мыслит в категориях прибылей и убытков, «что я с того имею» и «что с меня за это спросят». Если ему каким-то образом не давать думать в этих, так сказать, координатах, он тут же стремительно глупеет.