Отступать некуда

Конечно, с приходом Хрущева все «архитектурные излишества» закончились не сразу — ведь много проектов было уже в работе. Уже после смерти Сталина мы получили большой заказ на работу в ЦПКиО — на дальних прудах построили ресторан «Лето», и нас пригласили его отделывать. Добрых полгода мы делали модели, эскизы... Это был какой-то апофеоз во всех смыслах. Мы там пользовались какими-то исключительными привилегиями и уважением — настолько, что крестьянство из строительной бригады стало роптать по поводу нашего не самого длинного рабочего дня и прогулов после получки. Ну и в чисто художественном смысле тоже — мы там понаделали столько каких-то рогов изобилия, вазонов с орнаментами, фигурных карнизов, розеток; совершенно мещанское,буржуазное оформление, если вдуматься. Но работали мы, работали, а постановление о борьбе с этими самыми излишествами как раз и вышло. Мы, конечно, пороптали маленько — но так, что называется, за жизнь, без диссидентства. Умом-то все понимали, что народу нужны не столько рестораны и магазины, сколько отдельные квартиры — и уж понятно, что при массовом низкопотолочном строительстве вазоны и потолочные розетки понадобятся вряд ли.

Но времена, конечно, менялись — заказов стало меньше, в конторе стало скучно, запала ни у кого не было. Нет, конечно, никто не гнал и не увольнял, и можно было спокойно заниматься реставрацией и присмотром за теми самыми излишествами, которые сам же раньше и изготовлял. Но не в двадцать же семь лет молодому художнику-ремесленнику синекуру себе искать? Руки-то были что надо, я хотел и умел работать. Потом и этих предложений не стало, предлагали в штукатуры пойти. Я, собственно, не гордец, сходил разок — посмотрел на матерящуюся лимиту и матерое зечье, и решил, что это не для меня. Тогда и нашел себе место на заводе, стал точным литьем заниматься, благо модельщиком я всегда был хорошим; мне что части машин какие-нибудь хитрые отливать, что вазоны делать, тогда было все едино. На одном месте поработал, на другом, а на третьем совсем тяжело стало — приходилось на себе опоку стокилограммовую таскать (был у нас кран, конечно, только плохой — чтобы металл не застыл и не испортился, приходилось самим ее тягать, и очень быстро). Поглядел я, как мой напарник опущение желудка себе заработал, так у меня пролетарской-то романтики и поубавилось. И я ушел.

Я никогда диссидентом не был, но тогда у меня что-то по отношению к стране поменялось, конечно. Обиды не было на власть — просто странно как-то было. Когда мы были нужны, нас вон сколько выпустили — и работа была, и мастерами мы все стали приличными. Но вот излишества стали не нужны, и нам даже переучиться на что-нибудь не предложили — а нам ведь даже тридцати не было, и мозги и руки были что надо. Живите, мол, как хотите, ищите себе дело самостоятельно. Ну, я и занялся — после пролетарской своей эпопеи пошел в школу-студию МХАТ и выучился на художника-бутафора. С Эфросом работал — в Ленкоме и на Малой Бронной; в театре Моссовета уже был завпостом, на пенсию вышел из Малого театра; не жалуюсь. Но это уже другая история.

Записал Алексей Крижевский

Оно процветает

Директор Музея архитектуры Давид Саркисян о вкусах и аппетитах власти

Алексей Крижевский  

 

— Как в общих чертах можно описать ситуацию с архитектурной и городской средой Москвы?

— Как противоречивую, она была такой всегда, остается такой и теперь. На первый взгляд — огромный мегаполис, с широкими магистралями и бескрайними асфальтовыми полями. Но чуть присмотришься, и видишь следы так и не построенного коммунизма вперемежку с провинциальными следами нынешней эпохи на городских въездах — вычурными, эклектичными небоскребами, похожими на уездных барышень, напяливших немыслимые шляпки-навершия, чтобы казаться столичными штучками.

Итальянский архитектор Витторио Греготти был коммунистом, и поэтому в советское время его часто приглашали в СССР. Однако вышло так, что с 1985-го он здесь не появлялся, а приехал только в 2002 году в наш музей с лекцией. Прибыв к нам из аэропорта, он первым делом спросил — что вы сделали со своим городом, во что вы его превратили?

С другой стороны, не хочу впадать в слезливость. В столице работают архитекторы, человек тридцать, которые талантливы и строят хорошие дома. Михаил Хазанов, Алексей Бавыкин, Александр Скокан — вот вам навскидку три имени: каждый из них осуществил несколько амбициозных проектов, которые видны в городе. Вообще говоря, вкус властей меняется в лучшую сторону — просто это длинные, очень длинные циклы. Но любая стабильность рано или поздно отзывается оздоровлением ситуации в городской среде.

— Оздоровление ситуации? В Москве?