Отступник

Акира отпустил ее и достал ключ. Замок упал на пол, дверь открылась – и он оказался в клетке. Даже не задумываясь о том, что делает, он подхватил пленницу, увлек вперед, вжал в стену своим телом, ударился о цепь на руках. Теперь Кари была так близко – без своих миньонов, без власти, даже без одежды, в одном лишь проклятом старом мешке. Акира стиснул ее шею ладонью, поднял подбородок и поцеловал – запуская пальцы в волосы, вжимаясь щекой, забываясь. Ее запах, ее шепот, ее стоны – она подалась навстречу, обхватила его ногами, задирая рубище, стараясь стать как можно ближе, как будто можно совсем потерять границу между телами. Каждое прикосновение Акиры заставляло ее стремиться вперед, будто он был чем-то необходимым. Руки Кари стаскивали с него одежду с досадой и яростным желанием, лязганьем холодных цепей, но даже без одежды он все еще оставался покрыт белым узором старой боли, тогда как она была совсем беззащитна.

Никто никогда его так пронзительно не хотел, и эта откровенность, эти всхлипы, эти опущенные ресницы, дрожащие от страсти руки, закушенные губы – всего лишь от того, что он так близко, от мимолетного касания – заставляли Акиру плавиться. Он содрал с нее мешок и опустил на тюремную солому. Ладони неслись по худой выгнутой спине, шее, гладили ее волосы – горячие и перепутанные, такие непривычно короткие. Кари следовала за любым его желанием, которого он даже не обозначал, как будто знала все, чего он хочет, и хотела того же. Она вскрикивала ему в плечо.

Кари любила его в этот момент – исступленно хотела темное, красивое лицо, с нежностью проводя по узким скулам пальцами, чтобы затем скользнуть ими ему в рот, как будто ей не хватало инструментов, доступных женщине для познания мужчины. Кари была неудержима, и Акира впервые забыл о том, что секс – это расчетливая механическая игра. Она впилась пальцами в его лопатки и выдохнула в уголок рта его собственное имя. Открыв глаза, Акира увидел, как Кари улыбается – так, будто в мире не существовало ни одного предела.

– Пастыри скоро придут за тобой.

– Да, – согласилась она. – Они придут за мной.

Кари осторожно трогала его брови и губы, будто хотела запомнить особенности лица. Посол взъерошил ей волосы, и в этот момент понял, что на его кисти больше нет шрамов. Рисунок на теле изменился, как будто прошлое можно просто стереть с помощью прикосновений. Кари изучила почти каждую его часть, и везде, где ее руки ласкали кожу, шрамы исчезли.

Если бы посол не был мастером лжи, он подобрал бы подходящие фразы, но слова не появлялись. Не могла ничего сказать и Кари, потому что впервые за очень-очень долгое время она чувствовала, что беспокойство покинуло ее. Путь расстилался впереди, словно осязаемая и совершенно очевидная равнина, которую можно рассмотреть с высоты. Никакие сомнения или страхи ее не тревожили. Близость Акиры дарила ни с чем не сравнимую безмятежность, чистую радость жизни, которая искрилась, как роса.

– Как ты собираешься уйти с «Господа воинств»? – наконец спросила она. – Когда охранников обнаружат, ты не сможешь обмануть пастырей и инквизиторов.

– Я прыгну в реку Риэль с дирижабля, когда мы будем пролетать над ней. – Посол встал и подобрал одежду. – Ты же говоришь, что я воин-легенда. Стоит это проверить.

Он усмехнулся, откинув волосы, и помог Кари встать. Какой непохожей на суровую, грубую захватчицу она сейчас казалась – широко раскрытые глаза, мягкие губы и полуулыбка, полная задумчивости.

– Я буду ждать песен шуай о тебе, Акира.

– Ты собираешься выжить. Я рад этому, сейет.

Оба они задумали совершить невозможное. Он сжал ее пальцы на прощанье и вышел. Ключ повернулся в замке. Между ними снова оказалась решетка.

Посол не хотел оставлять Кари палачам, но он достаточно разобрался в этой женщине, чтобы не пытаться заставить ее изменить решение. Кари не интересовали слова, а ему только предстояло испробовать, что такое свобода. Акира знал, что вернется, а Кари была уверена, что никогда больше его не увидит. Полукровка-шуай покинул камеру, положил ключ в карман обездвиженного охранника и поднялся на палубу. Воздух уже пах рекой.

Впервые со времен детства посол понимал свои чувства, мир перестал быть полым. Он мог отстраняться от их течения, но знал, что они существуют. Ветер казался наполненным запахами новых земель, которые ему только предстоит увидеть. Краски стали ярче. Акира был счастлив, подставляя смуглое лицо воздушным потокам.

– Посол!

Терновник вышел из каюты, держась за виски. Мантия волочилась по палубе и замедляла его. Король шел в темноте прямо к Акире, следуя звериному чутью или подсказкам дара, а полукровка наблюдал за нервными движениями одержимого, словно за повадками незнакомого животного. Терновника тянуло вперед, но он с трудом контролировал свое тело. Оно отказывало, обманывало, и это разъярило Тристана Четвертого до черноты в глазах.

– Я твой король, шуай… – зашипел он, хотя хотел попросить. – Я знаю, что Годар изменила тебя. Она изменяет всех, как болезнь… Ты!