Отступник

Я прошел по комнате и сел напротив цыгана. На столе разместился пузатый кувшин с ароматным вином и тарелка с немудреной снедью. Цыган взглянул на меня, прищурив покрытое сотней маленьких рытвин и белесых волокон веко своей страшной половины, словно оценивая меня на взгляд.

– Наливай. Меня Туллом братья-монахи окрестили. – Протянул я, чувствуя на себе тяжесть зеленых в крапинку с черненькими точечками глаз. Гожо, особо не церемонясь, наполнил алюминиевую кружку до краев, пододвинул ко мне. Так же он поступил и со своей кружкой.

– Я как барон красивых слов говорить не умею. Да и нет места пустым словам в этом загаженном мире. – Лихо опрокинув содержимое мятой кружки и влив в себя все до последней капельки, Гожо, даже не скривился, хотя, в принципе, винцо было ядреным. Я последовал его примеру и отпил с половину, на большее сил не хватило. Обтерев тыльной стороной ладони тоненькие губы, здоровяк, вдохнув полной грудью, продолжил:

– Я вот удивился, когда тебя среди кучи трупов живым отыскал. Мы же вообще думали поживиться, так сказать, на халяву. Ну, сам понимаешь: не мы такие, жизнь такая! А поживится там, было чем, вон, на свои моторы столько железок подсобрал, катран не горюй! Сначала хотел бросить, думаю, падальщики свое дело сделают. Зачем мне лишние хлопоты? Потом сам себе говорю: Гожо, ты что? Это же человек, как ты его бросишь, он же жив еще! И тут, ты знаешь, я сам себе противен стал. Что мы, как скоты последние, совсем личину людскую потеряли. В тот момент вспомнил я мать-старушку, отца, сестренку Лейлу, пожары в нищенских кварталах Москвы, дым, обгорелые трупы. Я тогда не успел их спасти. Сам видишь, навсегда память об этой беде на моем лице осталась. – На глаза сильного мужчины навернулись слезы, нижняя губа дрожала, а Гожо говорил и говорил:

– Никогда себя не прощу! Говорила мне мама, не лезь ты сынок в дела воровские, а я все старался, на Ферзя пахал. Видно разгневал Создателя. Твари из замка Омега все сожгли, огнеметами целые улицы выжигали, пока хозяева кварталов на поклон к Топливным королям не пошли. Только не было в том толку, родителей и маленькую сестренку уже не вернуть… В память о них я и решил тебя спасти, так сказать, жизнь тебе подарить. Живи, монах, и не забывай другим помогать, уж так велит нам Создатель!

В том, что так велел нам Создатель, я не сомневался. В свое время я так же, через муки, пришел к этому. Гожо по своим убеждениям был схож со мной и это радовало. Сам того не замечая, я разделался с вином и прильнул спиной к прохладной стене. Выплеснув терзавшие душу мысли, цыган взялся за гитару и ударил по струнам. Мелодия нарушила тишину, заполняя пространство комнаты величественными звуками. Почему-то по-настоящему было спокойно и как-то по-домашнему уютно. Как когда-то в доме фермерши Айвы, после бесконечных испытаний и жизненных потрясений, я обрел покой и благоденствие. Цыган запел, а я от умиления прикрыл глаза.

Ехал я, ехал долгими дорогами,По пустыням вымерших земель.Я встречал развалины и града – призраки,великой Пустоши моей.Ай, цыгане, ай, ребята.

Табор ваш, откуда путь держал?По дорогам да по трактам, много он ночей не спал?Воют в темноте панцирные волки!В холмовейниках ползуны не спят!Все вокруг покрыто пятнами некроза.

Как уж тут прожить ребята нам?Ай, цыгане, ай, ребята.Прежде была у меня семья,Большая, добрая,да убили её Чёрные Легионы…и теперь один остался я…

Идите вы со мною, цыгане всего мира,открыты цыганские дороги!Ай, цыгане, ай, ребята.Не погибнем мы в некрозе!Когда в комнату вошли старик и девчонка, я не знаю. Песня будто перенесла меня в другое место, там были повозки, цыгане, отряды солдат из замка Омега с огнеметами наперевес, огонь, смерть и несломленный, сильный дух. Дух веры и борьбы. Веры в светлое будущее и борьбы с врагом и сложившимися устоями. Сплоченность и непоколебимость.По одной щеке Гожо текла слеза, по второй слеза заблудилась в складках обгоревшей кожи, поблескивая в неглубоких рытвинах.