Отступник

Он с усилием сбросил наваждение, не желая снова попадать в ловушку из принадлежащих другим чувств. Тристану становилось плохо от того, с какой легкостью он проваливается в чужие головы. Видимо, Епифания и впрямь бесконечно сильно желала остаться в рядах Армады, раз забыла о скромности и швырнула в чужого мужчину собственное отчаяние.

– Я умру за вас, мой король, – прошептала она, – только остановите его.

– Как я могу остановить лорда-инквизитора? – тихо рассмеялся Тристан, отбирая ладонь. – Никто во всем Лурде не имеет большего влияния.

– Никто, кроме Бога-отца.

Епифания указала на круг, в котором они стояли. Если бы не клинок в ножнах на ее бедре, можно было бы решить, что перед ним принцесса со старых картин. Принцесса-воительница, невеста Бога-отца. Тристану нужна была ее чистота.

Изображение на полу, искусно выложенное лучшими мастерами, представляло собой битву между двумя воинами, сошедшимися в схватке на мечах. На них не было доспехов, но благородные лица и гербы не давали усомниться в знатности рода рыцарей. По ободу круга святые взирали на поединок, а над ними золотились символы Бога-отца.

Внезапно король понял, чего хочет Епифания. Та билась изо всех сил, чтобы не кануть в небытие женской жизни. Сила ее жажды поразила Тристана – он всегда считал, что женщины мягки и стремятся лишь к тихим семейным занятиям. Король задал себе вопрос, достаточно ли он сам отчаялся, чтобы следовать ее безумному плану, – и довольно быстро ответил на него, нервно улыбнувшись.

– Я вижу, что лорд-инквизитор Силье сдерживает половину Совета, потакая еретикам, – громко произнес Тристан. – Любые обсуждения будут заходить в тупик, пока этот вопрос не решится. Поэтому я требую божьего суда. Здесь, сейчас, в этом круге.

Глава 5

Глаза

Никогда прежде я не работал столько, сколько в лагере кхола. В Армаде у каждого есть предназначение, люди не перескакивают с занятия на занятие. Ремесленники становятся ремесленниками, рабы остаются рабами, знать развлекается, церковь судит и правит. Инквизиторы во время обучения получают различные послушания для укрепления дисциплины, но в основном мы изучали военное дело и священные тексты, философию Бога-отца, полировали добродетель, словно меч. Участие в судах оставляло достаточно времени для раздумий. Материальный мир – шероховатость деревянной кружки пива, непокорное хлопанье паруса на ветру, прилипшая к спине рубашка, бадья с грязной водой, рваный плащ, голод – исчезал из виду, ведь инквизиторы особенные, их задача – отделять ложное от истинного, а не штопать портки.

В лагере Кари все было по-другому. Люди шли туда, где требовалась помощь, независимо от своих навыков. Изгои, наглецы и любопытствующие, оказавшиеся среди кхола, образовали новое сословие с новыми правилами, которые я пока не мог полностью постичь. Большую часть вещей приходилось делать самому, причем в темпе, не оставляющем возможности предаваться размышлениям. Женщины участвовали в работах наравне с мужчинами, они вели себя слишком свободно, даже развязно, не покрывали голову, носили рубахи и штаны. Я видел, как одна из них метала ножи в мишень, и делала это лучше, чем сумел бы я. Рабочие руки требовались повсюду, моя особость здесь не существовала.

Я помогал пропитывать ткань для дирижаблей под руководством Тео Лютера, разносил оружие, отмерял порох, копировал карты, даже учил других читать. Неугомонный Раймонд Мартир расставил мишени и показывал чудеса меткой стрельбы из револьвера выделенному отряду. Доминик Герма набрал небольшую группу подходящих людей для фехтования, чтобы те затем передали навыки остальным. Тео и некоторые из его механиков, обладающие ораторским даром, не забывая об основных обязанностях, успевали читать краткие лекции по устройству мира, в котором не было места божественным законам. Только Каина да Косту я видел редко – он был замкнут, мрачен, словно окружен стальной клеткой. Разговаривать с Домиником было проще всего, и я тоже учился у него фехтовать – у него было чему поучиться даже инквизитору.

Воздушный флот еретиков оказался невелик – всего пять дирижаблей, но поразительным было уже то, что их построили. Воздушные корабли разрешалось создавать только на верфях Армады. Отдельным, вызывающим удивление фактом оказалось производство пороха – его делали вдалеке от лагеря и привозили сюда под руководством Тео. Я быстро привык к Тео – он был вездесущ и держал в кулаке разномастную братию своих исследователей. В его лице они получили учителя и заступника. Тихий и незаметный, Тео мало говорил, больше слушал, но только не тогда, когда дело касалось науки, механики и изобретений. Меня вовлекли в кипучую жизнь кхола, не задавая вопросов.