Отсвет мрака (Сборник)

«Ингвар Лихтшиммер, довольно популярный экстрасенс и психотерапевт. В определенных, разумеется, кругах, в среде молоденьких экзальтированных дамочек, никакими особенными недугами, кроме избыточного либидо, не страдающих. Псевдоним, конечно. Настоящее имя — Василий Говядин. Схема в инфобанке не зарегистрирована, иначе схемосканы отметили бы радостный факт его присутствия. Вывод: в криминальном плане господин Лихтшиммер-Говядин непорочен. Но экстрасенс, как говорят знающие люди, подлинный. Сейчас, когда сознание расторможено, пороги мотивации попраны, он способен вить из бедных серых мышек веревки любой толщины…»

Он и вьет.

Его звучный, стальной баритон наполняет собой сделавшиеся вдруг тесными своды пещеры. И безразлично, что он говорит. Так, какие-то банальности, незначащие пустяки. «Вы свободны, вы птицы света, вы рыбы любви…» Он мог бы читать нам «Конька-горбунка» или передовицу «Вечернего Гигаполиса». Все равно мы в его полной власти.

А кулон жжет довольно болезненно.

Лихтшиммер простирает к нам руку. Мог бы и не делать этого: синий луч его взгляда безошибочно отмечает избранных.

И меня в их числе.

Марина А. ничего не может с собой поделать. Да и не желает, кстати. Такое приключение для нее — шанс, удача, бриллиант в ладошку, протянутую за милостыней.

Мы выходим на берег. Вода стекает по нашим обнаженным телам, обращая их в осыпанные дроблеными самоцветами статуи.

— Ближе… ближе… — призывает самец своих маленьких трепещущих самок.

Его фаллос обращается в копье, одновременно и грозное, и притягательное.

Марина А. готова пасть первой жертвой этого горячего оружия.

Но в планы Индиры Ф. это не входит. И она с огромным усилием, с боем прорывается на авансцену. Поскольку расшифровывать себя в такой обстановке и в таком виде просто немыслимо, она находит правильное решение.

Нет, такое изобилие впечатлений не для моей неискушенной души. Тихонько пискнув, я падаю без чувств.

Глаза мои закрыты. Вокруг происходит некоторое коловращение. Меня бережно поднимают и несут. Все происходит быстро и отлаженно. Это и понятно: я же не первая мышка, потрясенная близостью к коту, да не дворовому дистрофику, а к дюжему камышовому хищнику…

Меня укладывают на теплое и упругое. Возле лица витают острые запахи ароматических солей. Пора бы уже и опамятоваться.

Со стоном приподнимаю веки.

Надо мной склоняется Дина-Филифьонка. Ее колдовской облик в значительной мере утрачен. На античные формы небрежно наброшена алая пелерина. Горгоньи волосы спутаны. Обнаружив, что я прихожу в себя, она понемногу удаляется и вовсе пропадает с глаз долой.

«Кошачий глаз» буквально пылает.

Опираюсь на дрожащую от слабости руку и принимаю сидячую позу. Отказывается, меня переместили обратно в райский сад. Туда, где я сбросила свои одежды-скорлупки.

Над ними как раз удобно расположился в низеньком кресле красивый темноволосый мужчина. В черных брюках, белом клетчатом пиджаке и итальянских туфлях.

Он курит тонкую сигаретку, внимательно и серьезно изучая меня стеклянистыми глазами, а на ладони у него лежит мой браслетик-бипер, тихонько, но настойчиво подающий голосок.

— Итак? — спрашивает Зомби выжидательно.

10. ИГОРЬ АВИЛОВ

Все, кто есть в кабине, не исключая меня, пристально рассматривают кружащуюся внизу крышу.

— Вроде пусто, — говорю я неуверенно. Водитель молча пожимает плечами.

— Бросим бомбочку? — спрашивает кто-то сзади.

— Нет, — это голос Тарана. — Разыграем «плейбоя».

И элкар стремительно снижается. Прямо под пули снайперов. При этом он небрежно вихляет бортами и мало что не кувыркается. Все это сильно смахивает на самоубийство. Но мне хочется верить, что «кайманы» знают что делают.

Машина садится на крышу. Терпеливо ждем, когда же из нас начнут ладить решето. Однако выстрелов не следует.

— Я так и знал, — бормочет Таран. — Они любопытные.

Похоже, он прав: террористам и в голову не приходит, что «кайманы» будут действовать так откровенно и нагло. Нас принимают за моторизованный кутеж, вздумавший порезвиться.

— Я пошел, — коротко говорит Таран и вываливается в приоткрытую дверь.