Оттаявшее время, или Искушение свободой

Характер, сформированный властной матерью, избалованность богатством и, в общем, лёгкой карьерой дополнялся абсолютнейшим отсутствием какой-либо веры. Долгое время в детстве она была «никем», потом стала протестанткой (как все в Америке), затем студенткой в Лозанне перешла в католичество, а оказавшись в среде первой эмиграции, поменяла своего исповедника на православного батюшку. Как будто, наконец, обрела покой душевный, но всё испортилось из-за пения. Её тайная мечта — карьера певицы — не давала ей покоя. Пение в церковном хоре воспринималось как пение на сцене Ла Скала, что привело к размолвке с регентом и прихожанами. Не буду дополнять всю эту сумбурность Ирининой жизни деталями смен исповедников, приходов; дружбой то с одной дамой, то любовью с явным грузинским аферистом моложе её на двадцать пять лет, увлечением СССР и киданием на помощь выезжающим диссидентам (Эрнсту Неизвестному), «шефством» над С. Ростроповичем, а потом проклятиям и обидам в их адрес. Нет конца непоследовательности действий и чувств, и в результате — огромное одиночество этой женщины. Я благодарна ей по многим этапам жизни, она была первым и очень щедрым другом с начала нашего знакомства.

Ирина скончалась в Нью-Иорке на восемьдесят шестом году жизни. Когда мне стало известно, что она смертельно больна, я полетела к ней проститься. Рядом с ней были чужие люди, она была одинока и исповедывал её уже лютеранский пастор.

Конечно, рассказами о своём «одиночестве» душевном, полным расхождением и непонимании по жизни с моей мамой, встречей со «злой аферисткой», родившей ему ребёнка не по его воли, ссорой с сыном от второго брака, дружбой с первой женой (Мариэттой Гизе), страданиями от того, что единственный близкий ему человек (Ксения) его «оставила» и теперь страдает от мужа-деспота… пирамида всей этой бредятины Ирину растрогала до слёз, и она — влюбилась!

Она кинулась опекать меня воодушевлено и увлечённо. Не скрою, что я, не привыкшая к столь бурным проявлениям любви, дней десять не могла понять, что движет этой женщиной. Дорогие подарки, платья из голливудского гардероба, драгоценности, поездки в Альпы и Юра, посещение ресторанов, театров и гостей… всё это выливалось ушатами на мою голову, пошедшую кругом. Со стороны Ирины это не было расчётом или авансом на любовь к отцу, думаю, что её бездетность и кромешное одиночество получило выхлоп. В какой то момент я стала чувствовать себя в целлулоидной коже моей любимой куклы Иры (её ведь тоже звали так!) и тогда я поняла, что любовь Ирины к моему отцу была удушающей, и, если он её бросит или обидит, то конец истории может быть печальным. Положительных эмоций было слишком много, мои страхи оставались таять где-то на горизонте в трёхнедельной протяжённости швейцарского счастья.

* * *

На третий день своего приезда я сказала Ирине, что должна пойти в советское консульство и прошу её меня сопровождать. Она одела на себя нечто совершенно немыслимое, вызывающе-американское. Дикий парик, тщательный макияж, «Шанель»; драгоценности своего производства были в ушах, на пальцах и шее, швейцарский (особый) костыль в руке. Вызвав большую машину с шофёром, так как с ногой в гипсе иначе передвигаться было невозможно, мы отчалили.

Встретил нас в консульстве худенький молодой человек в сереньком затрапезном костюмчике, провёл в комнату ожидания, попросил подождать. Жалкие наборы брошюр по полкам, «Советская женщина», «Огонёк», портреты вождей и почему-то запах то ли пирогов с капустой, то ли закуски. Вышла женщина, которой я отдала паспорт, ушла. Ирина устала сидеть и демонстративно вытянула свою ногу в гипсе на кресло напротив. Меня мучительно долго «ставили на учёт». Минут через сорок, суетливо улыбаясь, почти влетел средних лет человек, было чувство, что он как бы с дороги, торопился и потому вытирал пот с шеи и лица. Видимо, мой паспорт «ждал» его появления. Сразу подошёл ко мне и, не замечая Ирины, протянул мне руку: «Меня зовут Александр Иванович, но для Вас просто Саша. Вашего папу я знаю, он у нас бывал». Я всё-таки развернула его лицом к Ирине и представила её, но она как бы совершенно не заинтересовала Сашу, и он продолжал непринужденно: «Вот Ваш паспорт, пожалуйста, не стесняйтесь, Ксения Игоревна, я Вам дам номер моего телефона, если какие трудности возникнут, посоветуем… Вы ведь первый раз выезжаете? Всякое может быть…». И много, безостановочно, монологово, минут пять, всё в таком духе. Я поблагодарила, попрощались, и ровно также, демонстративно не замечая присутствия Ирины, он проводил нас до выхода.

Дверь массивных ворот бесшумно за нами закрылась.