Отто Шмидт

Сугубо советские реалии научной жизни диктовали, однако, свое. 30 октября 1940 года в здании Президиума Академии наук на Большой Калужской состоялось собрание коммунистов-академиков по подготовке плана работ на будущий 1941 год. На нем распоясавшиеся сторонники Лысенко потребовали исключить из плана работы по «формальной генетике». Спустя несколько дней на общем собрании Академии наук Шмидт поставил собравшихся в известность о мнении коммунистов. Но Отто Юльевич сделал это в столь осторожной форме, что спровоцировал бешеную реакцию верного сталинского выдвиженца А. Я. Вышинского, получившего мировую известность в качестве прокурора на процессах в годы Большого Террора. Едва ли этот, с позволения сказать, столп советской юридической науки, «изыскания» которого, как осторожно сказано в позднейших официальных изданиях, «привели к серьезным нарушениям в области права и практике применения закона», что-либо понимал в проблемах биологии и тем более ее достаточно узкого раздела, посвященного образованию видов. Однако он в самой категорической и отнюдь не академической форме, как утверждает В. Сойфер (1993), потребовал устранить из документов любое упоминание о «преступной генетике» и вел себя на академической трибуне с таким остервенением, что Отто Юльевич, слушая его, на глазах высокого научного сообщества упал в обморок. Судя по воспоминаниям участников высокого собрания и некоторым документам, Отто Юльевичу потребовались услуги медиков, после того как сталинский фаворит пригрозил присутствующим очередными репрессиями. Они и без напоминаний знали, почему среди них отсутствует член-корреспондент авиаконструктор А. Н. Туполев или академик-генетик Н. И. Вавилов… Реакция нового вице-президента на перспективу оказаться в роли подручного при палаче оказалась столь очевидной, что о ней, несомненно, было доложено кому следует…

Даже на новом посту Отто Юльевичу часто давали понять, что его «грехи» в прошлой деятельности не забыты. Об этом свидетельствует документ, вышедший из недр Главсевморпути, очевидно, с подачи Папанина и в связи с приближавшимся спуском на воду нового ледокола на верфях Николаева: «Учитывая, что О. Ю. Шмидт не пользуется авторитетом среди моряков и полярников Главсевморпути, наименование ледокола его именем не будет мобилизовывать на выполнение задач, стоящих перед Главсевморпути решениями XVIII съезда ВКП(б). Это наше решение является выражением единодушного желания всей армии советских полярников и особенно моряков арктического флота». Как уже говорилось, новый ледокол получил название «Микоян».

Вернемся к научно-организационной деятельности вице-президента на своем посту. Особое внимание он уделял в то время плану деятельности Академии наук на 1941 год. Этот план, по мнению самого Отто Юльевича, должен был представлять «…официальный государственный документ, где изложены требования страны, социализма, адресованные науке. Президиум Академии наук обратился к народным комиссариатам (министерствам по терминологии тех лет. — В. К.)

и центральным учреждениям с просьбой сформулировать стоящие перед ними научные проблемы, в разрешении которых им могла бы помочь Академия наук» (ф. 496, оп. 2, д. 350, л. 1–3). На основе полученной информации было намечено к разработке 75 проблем, утвержденных общим собранием Академии наук, — с необходимым финансовым и кадровым обеспечением.

Тем не менее дела в главном научном штабе страны шли не лучшим образом. Это и было отмечено в дневниковых записях Вернадского от 1 мая 1941 года: «В Президиуме, который завален работой с плохим, почти негодным аппаратом, не справляются с делами… Комаров… в ссоре со Шмидтом… Шмидт его явный враг». Разумеется, до бесконечности такое положение продолжаться не могло.

Великая Отечественная война 1941–1945 годов внесла свои коррективы в работу Академии наук. 23 июня 1941 года на выступлении в особняке академии в Нескучном саду Шмидт заявил: «…На повестке дня один вопрос — война, нападение фашистской Германии на нашу страну… В эти трагические дни, когда земля заливается все новыми потоками человеческой крови, Академия наук обращается ко всем ученым мира, ко всем друзьям науки и прогресса с призывом: сплотить все силы для защиты человеческой культуры от гитлеровских варваров… Эта решительная борьба будет концом фашизма, его крахом» (Матвеева, 2006, с. 187).

2 июля 1941 года он был назначен уполномоченным Совета по эвакуации Академии наук СССР, а уже 16 июля состоялось правительственное решение о переезде Академии наук в Казань, которая была выбрана в значительной мере из-за развитой промышленной базы. Это позволило бы сократить путь научных разработок от академических институтов в производство. 19 июля, отдав необходимые распоряжения (буквально за несколько дней до первой бомбежки Москвы немецкой авиацией), Шмидт вылетел в Казань с целью начать прием первых эвакуированных на месте будущей «дислокации». В обстановке тех дней подобная работа становилась очень непростым делом.