Это она знает твердо. Не знает, на каких именно надгробиях были высечены имена Коэнка и Маисса, но знает, что где-то здесь, на этом огромном кладбище, были закопаны звенья цепочки, приведшей к ее появлению на свет. Влюбленные, совокупляющиеся, расстающиеся мирно или со скандалом – если бы не они, ее бы не было.
Приезжие прогуливаются по набережной и даже не замечают, как буквально за сутки жизнь переходит в другой режим: начинается горячий сезон. Вчера не было ни одной лодки, сегодня целая флотилия. Вчера лотки с мороженым были покрыты слоем пыли, сегодня открыты и сверкают как новенькие. В этот день, в конце апреля, начинается Время Туристов. Город готовится принять доходный поток любителей кофе со льдом и инстаграмщиков с выпяченными в виртуальных поцелуях губами. Розовые, как жвачка, пластиковые сандалии продаются на каждом углу и тут же начинают шлепать по каменным тротуарам.
Леон Сальтиель, историк, работал в архиве, которым она не может воспользоваться, потому что не знает греческий.
Читает сухие строки, и опять раздвоение личности: женщина средних лет на прогретой солнцем скамейке у моря – и Воительница, пробивающаяся сквозь пыльные развалины столетий с выгравированными золотом именами на знамени.
Нацисты выгнали 8500 еврейских мужчин на площадь Свободы в самом центре Фессалоник. Их заставили на жаре делать унизительные упражнения, били, если кто-то, по их мнению, был недостаточно усерден, хотел выкурить сигарету или хотя бы присесть на корточки. Жители стояли на балконах и наблюдали. Кто-то фотографировал. Сама акция проводилась по предложению регионального департамента финансов. Сколько из них, из этих восьми с половиной тысяч, носили фамилию Коэнка или Маисса? Неизвестно.
Не имеет значения.
В течение следующих недель несколько тысяч испанских евреев были угнаны на принудительные работы – рыть шахты и строить дороги. Их не кормили, многие умерли от голода и измождения. Городские еврейские общины пытались вмешаться, чем-то помочь. Некоторых отпустили за выкуп, заплаченный общиной. К осени условия для пленников ухудшились, и нацисты сформулировали предложение: если хотите, можем заменить еврейских мужчин на обычных греческих рабочих, но оплачивать их должна община.
Согласились и на это.
А что оставалось делать?
Оказалось, и этого мало. Глава нацистской администрации, немец Макс Мертен, потребовал от общины сначала три, потом пять миллионов драхм. Такую сумму община собрать не могла. Хорошо, ответил Макс Мертен, тогда сделаем по-другому: вы платите три миллиона и отдаете нам территорию кладбища. Пусть эта территория перейдет в ведение города Фессалоники.
Вопрос поставлен так: готовы ли вы пожертвовать мертвыми, чтобы спасти живых?
Еврейский закон запрещает тревожить покой мертвых, кладбища считаются священной землей. Но тот же закон говорит и иное: жизнь священна, надо защищать жизнь любой ценой. Противоречие очевидно. Но выбор был сделан в пользу живых. В октябре община согласилась: часть огромного старинного кладбища передали городу. Дали несколько недель – распорядиться покойниками.
Кладбище находилось именно там, где сейчас. Возможно, там и раньше были захоронения, на это указывают кое-какие археологические находки времен Римской империи. Там похоронены еще те, кто прибыл из Испании после 1492 года, поэты и книгопечатники, многодетные матери и теологи, певцы и раввины. Там похоронена девчушка нескольких месяцев от роду, неудачно выпавшая из коляски. Мать приходит на могилу каждый день. Еврейская община пыталась передвинуть надгробия, раскопать некоторые могилы и перенести прах на другое место, несколько раввинов часами переписывали надгробные надписи с могил, имеющих историческую ценность. Больше ничего спасти не удалось. Договор есть договор. Шантаж есть шантаж. Отпущенное время истекло.
На последней встрече с представителями общины присутствовали Макс Мертен и представители мэрии Салоников. Эти требовали немедленного уничтожения кладбища.
Нацистский лидер внимательно выслушал аргументы обеих сторон – и, похоже, позиция общины показалась ему более разумной. Представители города в своем рвении превзошли даже нацистов. Мертен внезапно переменил точку зрения. Поначалу в счет платы за освобождение еврейских мужчин, мрущих от голода и лишений на принудительных работах, он требовал отдать все кладбище, теперь почему-то смягчился.
Возражать никто не решился. Мертен откланялся и отбыл. Не успела хлопнуть дверца его автомобиля, греческие власти приняли решение: все эти реверансы ни к чему. Разрушим все.
Американский консул, Бартон Берри, докладывал в Вашингтон: