Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

– Что? За какого теленочка? – не поняла сначала Евгения Викторовна, потом вспомнила и ответила, скрывая улыбку: – Можно, можно, молись.

Малютка еще раз перекрестилась и, стоя на ногах, отвесила такой поклон, что коснулась головой подушки.

– Дай, Боже, здоровья теленочку! Мама, все?

– Нет еще. «Упокой, Господи…»

– Упокой, Господи… – Голос Наташи прервался, и язык шевелился все медленнее и медленнее. – Дедушку… и другого дедушку, бабушку…

– Тетю Маню, – подсказала мать, видя, что глаза ребенка совсем закрываются.

– Тетю Маню, Леночку, Ринечку… и всех православных христиан… Аминь.

Наташа сделала земной поклон, но на этот раз голова, коснувшись подушки, не поднялась более. «Аминь» закончился глубоким сонным вздохом. Девочка так и заснула, уткнувшись носом в подушку.

Евгения Викторовна тихонько повернула ее на бок, укрыла одеяльцем, несколько раз перекрестила и, наклонившись, поцеловала разгоревшуюся щечку.

Глава 24

Болезнь

1919 г.

Весной 1919 года Евгения Викторовна снова открыла маленький сундучок с детскими вещами и внимательно пересмотрела их. Всего было достаточно: и одеяльца, и нарядные простынки, и распашонки с чепчиками, всего хватает. Маленькие дети так быстро растут, что их белье остается почти новым. Конечно, хотелось бы, по обыкновению, новую крестильную рубашечку – они с мужем уже решили, что крестной новорожденного будет Соня, значит, рубашечку нужно готовить самим, – да где же их взять сейчас, трудно с мануфактурой, придется взять одну из прежних. Нужно только пошить пеленки да, пожалуй, один-два чепчика. Все это будет шить Соня. Она уже настолько выросла, что от нее не скроешь положение матери, так пусть практикуется; девочка большая, пора уметь шить.

Дело было не в одной практике. Евгения Викторовна уже давно прихварывала и не могла, как раньше, просиживать ночи, обшивая всю семью. Поэтому для нее было большой помощью, когда Соня, со всем усердием девочки, начинающей чувствовать себя взрослой и нужной, кроила и шила белье не только себе, но и отцу и братишкам. Наташе она даже ухитрилась сшить из разных остаточков два платья, первое очень неуклюжее, а второе ничего, носить можно. Значит, и чепчик, и распашонку сошьет по готовым образцам, шила же для куклы.

Сама Евгения Викторовна, что ни дальше, то больше волновалась. Недавно умерла бабушка Авдотья, опыту которой она с каждым ребенком все больше и больше верила. Да и жила она близко; когда бы ни понадобилось, только позови, и через пятнадцать минут старушка уже будет на месте со своими ловкими руками и ласковой улыбкой на морщинистом лице. А теперь на кого надеяться? Врач далеко, уже при рождении Кости стало ясно, что на него надеяться нельзя. А самочувствие делается все хуже, ни разу еще Евгения Викторовна не испытывала таких ощущений, как в то время. Она посоветовалась с мужем и решила съездить в больницу не откладывая.

– Наташа поедет с нами!

Евгения Викторовна с удовольствием забрала бы с собой всех детей, но неудобно явиться к почти незнакомому врачу в повозке, переполненной детворой, и она выбрала младшую. Наташа, в полном восторге, побежала обуваться и переодеваться и потом всю дорогу оживленно болтала. Но даже она заметила, что старшие заняты чем-то своим и не обращают внимания на ее вопросы. Особенно это стало заметно на обратном пути. Папа и мама разговаривали только между собой о чем-то неинтересном и непонятном, и лица у них были озабоченные и печальные. Но Наташа была довольна. Соскочив, лишь только папа придержал лошадь у ворот, она побежала делиться впечатлениями с подругами и даже не слышала, как мама сказала встретившим ее женщинам:

– Говорят, что сейчас, до рождения ребенка, трудно сказать определенно, а после рождения советует, не откладывая, ехать в Самару.

* * *