Отважный муж в минуты страха

Игра теперь шла нос в нос. Аббас не кричал, не призывал громогласно в помощь аллаха и не проклинал черта, но сам играл цепко как черт; он направленно и точно подавал, плассировал удары по углам или близко к линиям, а когда Саша в последнем растянутом прыжке все же доставал мячи из угла, следующим ударом Аббаса становился так называемый укороченный; «запиленный» мяч, практически не отскочив от корта, «умирал» у сетки и приносил ему очередное очко.

Сташевский упирался что было сил, но потихоньку уступал и, в конце концов, сдал первый сет.

Вот тогда он по-черному завелся. С ним бывало так всегда, проигрывать он не умел.

В коротких перерывах, предназначенных для перемены сторонами, глотка воды и смахивания пота, он поспешно-нервно соображал, что должен предпринять, чтоб склонить игру в свою пользу.

В игре на задней линии он медленно, но верно проигрывал. Значит, следовало идти вперед — после длинных приемов под линию самому выходить к сетке, перехватывать и убивать мячи с лёта. Решить просто, осуществить трудно. Первый же выход к сетке окончился плачевно — Аббас перекинул его высокой, почти вертикальной «свечой» и снова взял очко.

Тогда он прибавил собственного движения; в игре с отскока, не давая мячу вторично приблизиться к земле, стал бить по нему на траектории взлета, что резко участило обмен ударами. Аббас оказался к этому не готов. Но, главное, Саша, словно уздой, вздернул свой дух; стремление победить сделалось в нем абсолютным, воля напряглась и превратила его в подобие гиганта, увидевшего на той стороне слабосильного врага, которого следует затоптать. Дело было вовсе не в Аббасе — когда Сташевский проигрывал, врагом становился любой соперник по другую сторону сетки, пощады в игре он не ведал, а если все же проигрывал даже мастеру намного сильнее себя, то с трудом сдерживал слезы и долго не мог отойти от обидных промахов в матче.

Второй мучительный сет остался за Сташевским, а в третьем решающем советско-иранском противостоянии случились чудеса. «То ли шпион устал, — подумал Саша, — то ли снова стал сознательно сдаваться», но игра его, еще недавно столь мощная и эффективная, обленилась и рассыпалась на осколки. Саша молотил его ударами справа и слева, опережал ногами и уверенно вел в счете. Не расслаблялся, не терял концентрации, не помнил и не думал ни о чем, что не относилось к поединку; он воевал, он играл в Теннис; жизнь была то, что здесь и сейчас, другой не существовало.