Отверженные

— А Козетта?

— Скоро, скоро, — отвечал он, улыбаясь.

Господин Мадлен общался с Фантиной как обыкновенно. Вся разница была в том, что он пробыл у нее целый час вместо получаса, к великой радости Фантины. Он просил окружающих, чтобы больная ни в чем не чувствовала недостатка. Заметили, что была минута, когда лицо его сделалось сумрачным. Но это объяснилось, когда узнали, что доктор, наклонившись к его уху, прошептал: «Очень плоха».

Затем он вернулся в мэрию, и конторский мальчик видел, как он внимательно рассматривал подорожную карту Франции, висевшую в его кабинете. В то же время он записал несколько цифр на клочке бумаги.

II. Проницательность Скоффлера

Из мэрии он отправился на самый конец города к одному офранцузившемуся фламандцу Скоффлеру, который «отдавал внаем лошадей с кабриолетами по желанию».

Чтобы добраться до этого Скоффлера, самый короткий путь лежал по захолустной улице, где помещался дом священника того прихода, к которому принадлежал господин Мадлен. Кюре прихода был, говорят, человек почтенный, достойный, всегда подающий добрые советы. В ту минуту, когда господин Мадлен проходил мимо священнического дома, на улице был всего один прохожий; он-то и заметил, что господин мэр, пройдя мимо дома, остановился, простоял несколько мгновений неподвижно, потом, повернув обратно до дверей священнического дома, он с живостью схватил молоток у двери и приподнял его; но вдруг снова остановился как вкопанный, постоял в раздумье и вместо того, чтобы опустить молоток, тихо положил его на место и продолжил свой путь скорее прежнего.

Господин Мадлен застал Скоффлера дома; он был занят починкой хомута.

— Дядя Скоффлер, — сказал он, — есть у вас хорошая лошадь?

— У меня все лошади хороши, господин мэр, — заметил фламандец. — Что вы называете хорошей лошадью?

— Лошадь, которая в состоянии сделать двадцать миль в один день.

— Черт возьми! Двадцать миль не шутка! И в упряжи?

— Да.

— А сколько времени ей можно отдыхать после путешествия?

— В случае надобности, она должна пуститься в обратный путь на другой же день.

— И пробежать опять то же расстояние?

— Да.

— Эге-ге! Вы сказали — двадцать миль?

Господин Мадлен вынул из кармана клочок бумаги, на котором записаны были цифры. Он показал их фламандцу; то были числа: 5, 6, 8 1/2.

— Вот видите, — сказал он. — Всего-навсего девятнадцать с половиной, — почти что двадцать.

— Господин мэр, — проговорил фламандец, — у меня есть для вас конь. Знаете мою белую лошадку; должно быть, вы не раз видели ее. Это сущий огонь. Сначала было хотели пустить ее под седло. Не тут-то было! Брыкаться стала, сбрасывать всех наземь. Думали, что она с норовом, и не знали, что с ней делать. Я купил ее да и впряг в кабриолет. Да-с, это будет как раз, что вам требуется; смирна она, как девушка, бежит как ветер. А уж верхом на нее садиться — нет, шалишь! Не по нутру ей ходить под седлом. У всякого, видите ли, свои странности, свой нрав.

— Вы думаете, она пробежит это расстояние?

— Пробежит ваши двадцать миль все крупной рысью и в восемь часов, не больше. Но вот на каких условиях.

— На каких — говорите.

— Во-первых, вы дадите ей отдохнуть на полпути; покормите ее и приглядите, покуда она ест, чтобы конюх постоялого двора не утянул у нее овса. Я замечал, что на постоялых дворах овес чаще идет на выпивку конюхам, нежели в пищу лошадям.

— Хорошо, я буду наблюдать.

— Во-вторых… Для вас самих требуется одноколка, господин мэр?

— Для меня.

— А умеете вы править?

— Да.

— Ну-с, господин мэр, вам надо ехать одному и без багажа, чтобы не обременять лошадь.

— И на это согласен.

— Значит, если вы будете одни, господин мэр, вам придется самому Потрудиться задать лошади корм.

— Ладно.

— Я требую тридцать франков в день. Ни гроша больше, ни гроша меньше: и продовольствие скотины за счет господина мэра.

Господин Мадлен молча вынул из кошелька три наполеондора и положил их на стол.

— Вот вам за два дня вперед.

— В-четвертых, для подобной поездки одноколка слишком тяжела и утомила бы лошадь. Поэтому необходимо, чтобы вы, господин мэр, согласились путешествовать в маленьком тильбюри, — у меня есть такой.

— Я согласен.

— Этот экипаж легкий, но открытый.

— Мне все равно.

— Быть может, вы не изволили подумать, что у нас теперь зима.

Господин Мадлен не отвечал. Фламандец продолжал:

— Что очень холодно?

То же молчание.

— Что может пойти дождь?..

Господин Мадлен поднял голову.

— Тильбюри с лошадью должны быть у моих дверей завтра в половине пятого утра.

— Слушаюсь, господин мэр, — ответил Скоффлер. Затем, поскабливая ногтем пятно на поверхности стола, он продолжал тем беспечным тоном, который фламандцы так искусно умеют согласовать с хитростью.

— А я и забыл спросить! Вы мне не сказали, господин мэр, куда вы намерены уехать. Куда это, в самом деле?

В сущности, он только об этом и думал с самого начала разговора, но сам не сознавал, почему не осмелился задать этого вопроса сразу.

— А что, у вашей лошади здоровые передние ноги? — спросил господин Мадлен.