Отверзи ми двери

- Это он! - закричал в ухо Льва Ильича тот, кто навалился ему на спину. Это он и есть - мешумед, гвоздь ему в задницу! Видели ли вы когда-нибудь, ваше превосходительство, еврея, который бы крестил лоб над гробом своего дядюшки? Не дай вам Бог увидеть это печальное и страшное происшествие! Когда мне говорят, что еврей украл или продал копейку за рубль - я его пожалею. Я его даже пойму, если он стал начальник, женился на гойке и ездит в черном автомобиле - еврей хочет жить и у него есть свой темперамент. Но когда он плюет в могилу своего дяди...

- Я тебя еще не спрашивал, голубчик, подожди...

- Как я могу ждать, когда он стоит перед вами, когда он висит на том же пруте, что и я, будто он мне родной брат, чтоб у заклятых врагов вашего превосходительства было сто таких братьев!..

- Федор Петрович, - сказал Лев Ильич, - освободите их всех, если можете, я один дотащу этот прут - вы ж видите, они ни в чем не виноваты.

- А ты? - спросил доктор Гааз, уж конечно, это был он, - в чем ты есть виноват?

- Если я стану вам все перечислять, эти несчастные умрут голодной смертью и ваша доброта окажется для них злом. Соблаговолите распорядиться об их освобождении, а мне теперь все равно.

- Ты говоришь как человек, думающий о спасении души, способный к сердечному сокрушению. Фто ты сам и весь мир стал тебе тяжек и горек, говорит о том, фто ты есть на верном пути... Но, значит, правда, что они про тебя свидетельствуют - и их несчастье находится в зависимости от твоей слабости?

- Ах, Федор Петрович, - сказал Лев Ильич, - разве стоит чего-нибудь эта правда рядом с тем, что предстоит пережить всем этим людям - да не здесь, не на этом пруте, в лагере, где им придется провести годы, и они будут вспоминать об этой прогулке по степи, как о прекраснейших днях и часах. Что до того, что они нанизаны на этот прут, как плотва - им же не нужно работать, они спят на цветущем лугу, в розовом мареве, а их ждут зловонные бараки и бесконечное изо дня в день уничтожение. Если им легче от того, что во мне они нашли виноватого, причину их горькой судьбы - пусть себе! Я виноват уже в том, что ничем не смог им помочь, что их ожесточение нисколько не утишилось от их несчастья, что я ничего не понял о них, составив себе представление о людях на основании всего лишь их слов и собственных заблуждений о том, какими они должны быть. А ведь их-то я знаю так мало, но есть люди мне по-настоящему близкие, которых моя вина подвесила уж на таком пруту... Что мне еще одно обвинение в том, чего я не совершал, когда я знаю, что сделал и продолжаю делать, несмотря на то, что мне открылась Истина, даны Заповеди, которые следует всего лишь соблюдать? Свобода, сказал один мудрый человек, не в отсутствии оков, а в невинности. Что мне делать, Федор Петрович, когда знание греха не дает мне возможности утишить мои страсти и помыслы, и я, едва избегнув одной бездны, тут же зависаю над следующей?