Ответ

— А именно? — улыбаясь в усы, спросил инспектор.

Сзади, оттуда, где стояли, покуривая, другие полицейские, раздался громкий смех. Дверь из прихожей распахнулась. Балинт оглянулся: вошли еще два детектива. Инспектор, с явным безразличием ожидавший, пока Балинт продолжит рассказ, был на вид человек пожилой; в его волосах, в усах пробивалась седина, собираясь читать или писать, он водружал на нос очки, а задавая Балинту очередной вопрос, поглядывал на него поверх очков, словно, пожилой, старого закала, мастеровой.

— Я хочу заявить, — проговорил Балинт, — что случилась большая ошибка. У нас дома господа сыщики нашли листовки и по ошибке увели моего крестного отца Лайоша Нейзеля, у которого я живу, хотя он ни в чем не виноват, потому что эти листовки спрятал за шкафом я.

— Когда это случилось? — спросил инспектор с седыми усами.

— Позавчера.

Беседовавшие у двери детективы вдруг разразились громовым хохотом. В течение тех десяти минут, что Балинт говорил с инспектором, дверь за его спиной беспрерывно открывалась и закрывалась, люди входили и выходили, по большей части даже не сняв шляпу с головы, иные подсаживались к какому-нибудь столу, доставали из кармана документы, читали, отмечали что-то и поспешно уходили. Каждый на ходу бросал на Балинта профессиональный, испытующий взгляд — так человек, увидев в комнате посылку, подходит взглянуть, не ему ли она адресована, и тут же, убедившись, что не ему, поворачивается и идет по своим делам. В углу, у пятого стола, сидел полицейский и безостановочно зевал. — Подождите! — сказал Балинту инспектор с седыми усами.

Он подошел к группе, стоявшей у двери, отозвал в сторонку приземистого, с бычьей шеей, детектива в светлом спортивном костюме и тирольской шляпе на голове. Во время разговора тот несколько раз поглядывал на Балинта: посылка, как видно, предназначалась ему. Неторопливо, продолжая беседовать, они вместе направились к столу, седоусый сел на свое место, приземистый стал возле Балинта, дружелюбно положил руку ему на плечо.

— Славный парнишка! — сказал он, глядя на седоусого, как будто продолжая начатый разговор. — Такими и следует быть порядочным венгерским рабочим, истинным христианам. Ведь честность у него на циферблате написана. Как вас зовут-то?

— Балинт Кёпе.

— Ах-ха, — кивнул инспектор в тирольской шляпе, водянистыми глазами уставясь Балинту в лицо. — А крестного вашего?.. Как?.. Лайош Нейзель?.. Знаю его. Тоже человек достойный.

— Он здесь? — взволнованно спросил Балинт.

— Ах-ха, — подтвердил «тиролец».

— Он здоров?

— Черт побери, а как же! Он здесь, словно рыба в воде.

Лицо Балинта вдруг засияло, но тут же снова нахмурилось; доверчивость и подозрительность боролись в нем, тесня друг друга.

Он бросил вопросительно-обнадеженный взгляд на седоусого инспектора, словно ожидал подтверждения.

— Могу я видеть его? — спросил он.

— Ах-ха, — отозвался другой, в тирольской шляпе, — почему бы нет?

— И поговорить с ним могу?

— Почему бы нет, черт возьми!

Балинт опять посмотрел на седого; тот молча взглянул на него поверх очков, только что водруженных на нос, опять напомнив старого мастерового. Сердце Балинта вмещало обычно одно чувство, и, как правило, этим чувством было доверие; теперь, после нежданного насильственного выдворения, оно вновь стало перебираться на законное свое место со всей меблировкой.

— Славный парнишка, — сказал над его головой инспектор в тирольской шляпе, — не оставляет на произвол судьбы своего крестного. Ну, пойдемте со мной!

Балинт смотрел на седоусого.

— Я могу идти?

Седоусый на этот раз не поднял на него глаз, только кивнул.

— Мы пойдем к моему крестному? — спросил Балинт, обращаясь к «тирольцу».

— Ах-ха.

Когда они выходили, стоявшие у двери детективы, все в шляпах, все дюжие, крепко сбитые, громко хохотали, шесть-семь красных от смеха физиономий обернулись к Балинту. Один вдруг сделал шаг назад и каблуком, подбитым железной подковкой, отягченным девяностокилограммовым весом, наступил Балинту на ногу, прямо на пальцы; парнишка невольно охнул от боли. Полицейский молча поглядел ему в лицо и отвернулся.

— Порядочный человек просит прощения, на ногу наступив, — глумливо бросил кто-то из детективов. Дверь за Балинтом затворилась.