Ответ

Балинт сунулся в соседнюю бакалейную лавку, куда крестная обычно заходила за покупками.

— Тетя Нейзель из «Тринадцати домов» не была еще?

— Еще нет, — зевая, ответил приказчик.

Перед лавкой женщин было больше, чем внутри. Балинт наведался к мяснику, торговавшему кониной, заглянул в корчму, потом поплелся назад к бакалейной: здесь он скорей всего встретится с крестной, к судостроительному бежать выйдет дольше.

Группа женщин тем временем разрослась и все больше возбуждалась; с краю к ней пристало и несколько мужчин, — правда, они выдерживали дистанцию в один-два шага, для утверждения мужской независимости. Прошел слух, что «Стандарт» тоже распустил людей. Теперь каждая семья в любую минуту могла быть лишена заработка, а дети — куска хлеба! Женщины волновались, волнение выплескивалось наружу. Злые слова срывались с языка все чаще, и вдруг поднялся такой крик, что два полицейских, кативших по мостовой на велосипедах, притормозили и, доехав до угла, остановились. — Разрази, господи, мир этот проклятый! — выкрикнула из середины группы седая женщина могучего телосложения, тоже из «Тринадцати». — Мой мужик и зимой уже девять недель без работы сидел, а если нынче опять окажется на улице…

— Я за два месяца задолжала за квартиру, — подхватила молодая женщина, — а мой со вчерашнего дня домой не приходил.

Стоявшая рядом с ней женщина рассмеялась. — Небось получил расчет, вот и не смеет на глаза показаться.

— По мне, пусть хоть совсем не приходит, если без дела шляться задумал, — проговорила четвертая женщина, — мне эта жизнь нищая вконец обрыдла, брошу все, как собака . . . . свое.

— Да, ее мужу не позавидуешь, — проворчал кто-то из мужчин. — Оставь, — махнул рукой человек постарше, — они ведь только языком чешут, душу отводят.

— А мне как душу отвести?

— А ты упейся, дядя Фери, — засмеялся черноглазый парень с подстриженными усиками, — а потом ступай домой да потрави семью свою газом, как, помнишь, два года назад Лайош Конбергер сделал, из пятьдесят первого цеха.

Младшего сына Конбергера Балинт знал, учился с ним в одном классе; это был бледный, умный мальчик, очень молчаливый. Балинт хотел было пойти на похороны, но официально, всем классом, не пошли, его же самого учитель почему-то именно в тот день позвал наколоть щепок. Знаком был ему и стоявший рядом старик — ночной сторож на свалке металлолома. Балинт оглянулся, пробежал глазами по противоположному тротуару — ведь крестная может пройти и там. Народу становилось все больше, так что ему приходилось тянуть шею, выглядывая между локтями и плечами, чтобы не терять тротуар из виду. — А хоть и зарабатывает мужик, толку-то мало, — проговорила рядом с ним женщина. — В прошлом году кольраби три филлера стоила, а сейчас восемь, за головку салата все десять просят, мясо для гуляша вдвое подорожало с прошлого года.

— Завтра днем будет народное собрание против дороговизны, — громко сказал ночной сторож.

— Где?

— В старом депутатском собрании. Соцдемы собирают, в пять часов.

— О безработице пусть говорят! — выкрикнул откуда-то из женской толпы взволнованный голос. — О том, что мы тут передохнем все, если мужиков наших на улицу вышвырнут!

— И об этом разговор будет, — сказал ночной сторож. — О дороговизне и о безработице.

— Подите туда, — издали крикнула ему седая великанша, окруженная таким плотным кольцом женщин, что Балинту виден был лишь седой узел ее волос, — подите туда и скажите им, чтоб дело делали, а не языком трепали, не то мы, бабы, соберемся однажды да пожалуем сами со всего Андялфёльда, и уж тогда не только старое, но и новое депутатское собрание разнесем!

— Осторожней, тетя Мамушич, — испуганно одернула ее стоявшая рядом молодая женщина, — на углу два полицейских стоят.

— На. . . я на них хотела!

Женщины стали оглядываться, притихли. — Опять коммунистов загребли, — произнес позади Балинта смуглый человек с худым, небритым лицом. — Человек восемьдесят. — Имен в газетах не сообщали? — спросил сосед.

— О каком-то Золтане Санто пишут, из Москвы вроде бы приехал, — подумав, вспомнил небритый.

— Не знаю такого, — проворчал его сосед. — Небось выдумка полиции.

— Полиции?

— Ну да, чтоб языки нам попридержать, — мрачно объяснил первый.

Балинт обернулся, внимательно посмотрел на говорившего, стараясь разобраться в его словах, и тут на другой стороне улицы увидел своего крестного. Согнувшись, чуть ли не на четвереньках стал пробираться между людьми. Выскользнул из толпы прямо на трамвайные рельсы, по которым, громыхая, шел от Западного вокзала «пятьдесят пятый»; Балинт едва проскочил перед его колесами, сопровождаемый сердитой руганью вагоновожатого, Потом ловко, будто ящерица, обогнул телегу, груженную бревнами, с заносчивым видом прошелся перед самым носом «тополино»^[36], такого маленького, что его и петух опрокинул бы, и обеими ногами сразу вспрыгнул возле крестного на тротуар, словно из-под земли вырос.