Те несколько секунд, которые это все продолжались, показались ему настоящей вечностью… нет, не так. Это будет неправда. Вечностью эти секунды Виктору не показались, и ничего особенного перед его глазами не проносилось. Он даже не вспоминал ТТХ патрона СП-10, ибо не считал происходящее вокруг него боевой фантастикой. Он просто думал о том, позади худшее или впереди.
Крики людей смешались; внезапно перед лицом Виктора оказались чьи-то ботинки, и лежащего на нем оперработника стали приподымать: тот простонал и выдавил сквозь зубы: «С-с-су-ука!» Затем приподняли Виктора и поставили на корточки. Кто-то нагнулся к нему:
– Целы?
– Нормально… – только успел сказать Виктор, как его взяли за правую руку и застегнули на ней какой-то браслет, потом помогли стать на ноги. Он сперва подумал, что представитель органов приковал его наручниками к себе; но браслет оказался черный, пластмассовый и ни к чему не привязан. Прямо перед ним, возле раскрытой дверцы машины, на коленях стояла Инга, и на плече ниже ключицы у нее расплывалось темное пятно крови; женщина, что подходила сзади рядом с парнем, деловито раскрыла ее куртку, держа в руках перевязочный пакет. Стоящий рядом мужчина с пистолет-пулеметом в руке что-то торопливо спрашивал у Инги по-немецки. Пахло порохом.
– Сюда!
Виктора повернули и направили к подъехавшей машине. Мельком он успел увидеть, что Мозинцева с заломленными назад руками запихивают в мини-вэн, тот самый, что подрезал Ижа на стоянке.
«Удрать, видно, хотел под шумок. А фиг там…»
– Быстрее!
Виктор оказался посредине заднего сиденья, а с боков его уселись сотрудники в штатском; хлопнули дверцы, и машина тут же резко рванула с места.
Глава 3
Сумерки: перезагрузка
– Курите?
– Нет, спасибо.
Проверка, нет ли привычек, подумал Виктор. Чем меньше у людей привычек в такой ситуации, тем лучше. Неизвестно, в каком качестве он здесь. Хотя его только что спасли от смерти. Еще бы знать, рисковали они жизнью ради него или того, чего он может и не иметь, и что ему светит при неоправдавшихся надеждах.
Спрашивавший сидел на переднем сиденье возле водителя. Виктор описал бы его как мужчину лет тридцати – тридцати пяти, с худощавым лицом, длинным и острым римским носом, светлыми глазами и темными волосами, подстриженными очень коротко, чтобы скрыть две большие залысины на лбу.
– Можете отвечать?
– Да.
«А к чему говорить «нет»? Кто-то в меня только что стрелял, и все эти рекомендации «как вести себя при задержании» тут не работают».
– У вас есть соображения, кто мог пытаться вас убить?
– Нет. Мозинцев говорил о некоем Марселе Леверье, студенте-филологе из Франции. Якобы он неравнодушен к Лацман. Но я его не видел и не знаю.
– «Лотос», «Лотос», – повторил лысоватый в невидимую гарнитуру, – записали? Что еще можете связать с этим? – вновь обратился он к Виктору.
– В библиотеке нашел странную монету.
– Покажите.
Лысоватый вынул из кармана электронный фотик, похожий на портсигар или дешевый бюджетный «Рекам», защищенный от воды – кому как больше нравится, – заснял монету с обеих сторон, затем выдвинул из фотика антенну и нажал одну из кнопок на корпусе – замигал светодиод.
– «Лотос», кидаю снимок монеты.
«Оригинально. Мыльница с функцией MMS. Может, по ней еще и звонить можно?»
– Да, извините, забыл представиться. Расков Евгений Афанасьевич, старший лейтенант госбезопасности СССР. У вас есть какие-то вопросы, жалобы, просьбы?
– Два вопроса.
– Пожалуйста.
– Первый – что с товарищем, который закрыл меня от пули?
– Жив, он в жилете был. Но в больнице полежать придется.
– Не знаю, как сказать даже… Передайте от меня самую огромную признательность… и, как только появится возможность, навещу.
– Хорошо. А второй?
– Где можно будет плащ почистить?
Его спутники непроизвольно расхохотались. Расков первый вернул себе полустрогий вид и спокойно сказал:
– Как приедем, отдадим в чистку. За плащ не волнуйтесь.
Машина тем временем проскочила мост и от Пушки свернула почему-то не влево, а вправо. Встречный ветер швырнул на лобовое стекло горсть дождевых капель; заработали дворники. Сквозь тонированные окна Виктор увидел мелькнувшие двухэтажные купеческие дома, а за ними старые одноэтажные избушки, обшитые досками. Калинина в этой части была узкой и малолюдной, как деревенская улица.
– Не застраивают здесь? – почему-то спросил Виктор.
– Здесь низина, вода, – ответил Расков. – Решают пока, что делать.