Ответ знает только ветер

— Сто тысяч франков. Обещал заплатить, как только я достану динамит. Ну, я и постарался. Дело это трудное. Потому как все ящики заперты и зарегистрированы. Напарник понадобился. Но его сейчас здесь нет. Он давно смылся. Не знаю, где он теперь. Когда мы стащили ящик, я ему дал двадцать тысяч.

— Хорошо. Значит, ты признаешься, что один ящик ты украл.

— С напарником.

— И передал кому надо.

— Да.

— Когда это было?

— Пятого мая. Пятого была пятница, а по пятницам у нас недельная получка. Потому я и запомнил.

— А когда с тобой впервые заговорили об этом?

— Двумя днями раньше, третьего мая. А вы не обманете — меня точно будут охранять в камере?

— Точно, если продолжишь рассказывать. А нет, так нет.

— Но я же рассказываю… Я вам все рассказываю…

— А зачем этому человеку понадобился динамит, ты себе представляешь?

— Понятия не имею.

— Юсуф, не ломай тут перед нами комедию, ладно? — вмешался Лакросс, изменившийся до неузнаваемости малютка Лакросс. В его голосе звучала угроза. — Яхта Хельмана взлетела на воздух. Ты сам об этом сказал. И взлетела потому, что взорвался динамит. Это был твой динамит!

— Нет… Нет…

— Перестань отпираться! Сам знаешь, это был твой динамит! От него сработала адская машина! А ее — тоже ты им достал?

— Нет!

— Ну, части для нее?

— Нет! Нет!

— Такая красивенькая, маленькая адская машинка — разве не твоих рук дело?

— Нет, клянусь, я только достал им динамит!

— Еще имеешь наглость клясться!

— Но это чистая правда! Почему бы мне не сказать вам всю правду — в моем-то положении?

— Потому что ты подлец и мерзавец, вор и преступник, а сейчас от страху просто в штаны наложил.

— Вот-вот! Именно поэтому я вам все скажу, всю правду скажу, господин комиссар!

— Ну, ладно. Значит, ты только дал им динамит.

— Только динамит, кля…

— Заткнись. И получил бабки за это дело.

— Получил, что правда, то правда.

— Значит, адскую машину состряпал кто-то другой?

— Значит, другой.

— Так. А теперь скажи-ка нам, как звали того парня, который купил у тебя динамит.

— Не знаю.

— Ясное дело — он не знает!

— Но я в самом деле не знаю! А вы как думали? Он что — будет еще сообщать мне, как его зовут?

Зазвонил телефон.

Лакросс взял трубку и назвался. Проронив всего несколько слов, он положил трубку. На лице его читалось некоторое облегчение.

— Звонили из больницы. Операция прошла успешно. Если не возникнет осложнений, парень выкарабкается.

Аргуад рухнул на колени.

— Благодарю тебя, Аллах, благодарю тебя! — вопил он вне себя от радости.

— Ладно, кончай! — Лакросс рывком поставил алжирца на ноги. Тот тут же мешком осел на стул. — Кончай ломать комедию! Везет тебе, дураку, сволочь!

— Он выживет… Он выживет, — бормотал алжирец. — Я не убил его, я не убийца…

— Кончай, слышишь? Сию минуту прекрати! Разговор с тобой еще не кончен. Раз уж ты не знаешь, как того парня звали, скажи хоть, как он выглядел.

Аргуад сказал, трясясь от страха:

— А это был вовсе не парень, а женщина.

— Женщина?

— Да! Да! Приходила ко мне женщина!

— И ты, ясное дело, тоже не знаешь, как ее звали.

— Ясно, не знаю.

— Тогда опиши ее. Давай, выкладывай! Как она выглядела?

— Трудно сказать. Мы ведь встречались с ней ночью. Знаю только, что она не из здешних.

— Не из здешних? Откуда ты знаешь?

— Она говорит по-французски с сильным акцентом. Я сразу подумал, что она не француженка.

— А кто же?

— Она итальянка. У меня есть друзья в Италии, они говорят, как она. Может, она из Милана или из Генуи. И еще… Она очень высокая и сильная, куда сильнее меня… Я говорю вам правду, истинную правду! Она была сильная и крепкая, как парень — и при этом…

— Что «и при этом», — прошептал Руссель.

— При этом… Странное дело… Разговаривая с ней, я невольно вспоминал свою матушку…

— С чего бы это?

— Потому что… Ну, в общем, эта женщина говорила со мной как мать, в ней было что-то такое материнское, понимаете?

61

На двух машинах мы помчались с бешеной скоростью по городу.

Пешеходы разбегались во все стороны. Машины жались к обочине. Мы пролетали на красный свет. Я сидел рядом с Русселем. Лакросс — рядом с водителем. Наша машина ехала первой. Вторая была битком набита офицерами уголовной полиции. Мы пронеслись по тихим улицам аристократического квартала Валлерг и подъехали к владениям семейства Хельман, окруженным высокой каменной оградой, наверху усиленной стальными шипами и колючей проволокой. А вот и большие ворота для въезда в парк. Обе машины затормозили так резко, что шины взвизгнули. Привратник, с которым я уже был знаком, вышел из сторожки. На нем и в этот раз была белая ливрея с латунными пуговицами и золотыми лампасами. Водитель нашей машины посигналил.

Привратник сделал ему знак выйти из машины.

— Он вообще никакие машины не пропускает, — сказал я.

— Ну, да, конечно, я и забыл, — мрачно буркнул Лакросс. — Минуточку. — Он выскочил из машины, подбежал к воротам, показал привратнику служебное удостоверение и наорал на него. Я не мог расслышать, что именно он кричал, но, видимо, нагнал на того такого страху, что он распахнул створки ворот. Лакросс вернулся к машине и плюхнулся на сиденье. — Дурак набитый, — выдохнул он.