Отыгрывать эльфа непросто - 3

Все шло как обычно, вечерняя пробежка с уже ставшим ученикам ненавистным бревном и неспешное возвращение в подземелье Дома. Конечно, с точки зрения подготовки классического мага моя методика выглядела строго говоря очень ортодоксальной, но в том то и дело что оценив еще в первые дни учебы возможности и предполагаемый потолок учеников в моей остроухой голове смогла сложиться только одна методика применения этих вот недомагов. Пускать их в прямой бой при таких мизерных запасах маны и ничтожной плотности энергооболочки было бы просто преступно. Да — конечно рассказанная ранее товарищу Иванову информация о применении кристаллических накопителей была правдива, практически на все сто процентов. Человеческие маги действительно применяли такие кристаллы для пополнения своих энергозапасов иногда даже прямо во время сражения. Но была одна мелочь, о которой я говорил ранее. И скрывающийся вот именно в таких мелочах дьявол практически полностью нивелировал плюсы такого использования накопителей.

Плотность энергооболочки человеческого мага… Ведь именно от плотности зависит мощность непосредственно кастуемого магом заклинания. Конечно при заблаговременной подготовке, например при использовании рунических или кристаллических амулетов человеческий маг может переплюнуть и тысячелетнего архимага, но в магическом сражении когда счет идет на мгновения…

Именно поэтому, высовывая от усилия языки ученики раз за разом добивались чтобы манна бурлящая в их венах перетекала с кончика каллиграфической кисточки на тонкие линии глифов, заставляя их светиться неземным, сказочным светом, озаряя наполненные чистым детским предвкушением чуда лица.

Сколько раз я купал их в волнах своего презрения, обзывая косорукими гоблинами и животными, недостойными гордого имени мага. Не считаясь с мнением, усталостью и укутывающими их тела эманациями боли из-за формируемых энергоканалов, пичкал всевозрастающим количеством разного рода декоктов и препаратов. И они держались, стискивая зубы и чуть ли не рыча от злости и боли они держались до того порога который делает ненависть поистине незамутненной и смывает тонкую мутную пену страха, позволяя вырасти над собой, перешагнуть себя и сделать шаг вперед к чуду.

Меня учили именно так, в тех подернутых дымкой воспоминаниях моей нечеловеческой половины, именно так, через боль и ужас наказания. И я горд, поистине горд, что ни один из них, этих безмолвных учеников, не удостоившихся от меня даже знания их имен не сдался, не дрогнул… Да они умирали… умирали от моих действий, по моей воле ивине… но они не сдавались…

Узкий, нисходящий во тьму коридор подземелья внезапно наполнился идущим с поверхности леденящим душу воем, заставившим идущего впереди Дроконова вжать голову в плечи и уже в полуобороте раскрыть рот в непередаваемой гримасе то ли страха, то ли ненависти. А потом на меня упало само небо… разрывающий уши грохот, воздушный кулак ударной волны… Волна ужаса ударила в спину, наполнив подземную узость вскриками, матом и топотом ног бегущих наружу, на поверхность охваченных паникой курсантов. Заполнившее голову мысль — стремление быть как можно дальше подальше от осыпающихся и как будто вот-вот готовых схлопнуться, ставших вдруг такими ненадежными стен подземелья…

Голова, моя голова, заполненная ставшим осязаемым белым шумом, шатающийся корридор покрытый змеящимися трещинами, вздрагивающий и подбрасывающий как будто не мои ноги при каждом шаге и серый, призрачный свет входа, рывками приближающийся ко мне. Вся моя натура вопила, выла и кричала о том, что на поверхность нельзя, что спасение только там, сзади в благословенной темноте узких коридоров и мраке арочных залов. Но засевшая в черепе паника, перехватившая рычаги управления, проклятый стадный инстинкт гнал наружу, вслед уже потерявшимся в пыли и дыму спинам…

…

С неба падал снег, первый виденный мной снег в этом мире… разлапистые вальяжные снежинки медленно, как будто бы неохотно спускались из глубин заполненного серо-стальной хмарью неба и, подчиняясь командам неведомого режиссера, медленно танцевали, умирая капельками влаги на белом оскале щепы, зелени излохмаченных еловых лап и на покрытой язвами земле. Капельки быстротечной, красивой в своем совершенстве и чистоте смерти…