Н. Страховъ

Отзывы Ренана о славянскомъ мір

Какъ смотритъ на славянъ Европа? Въ какомъ вид она себ насъ представляетъ? Разумется, мы спрашиваемъ о внутреннемъ вид, о томъ нравственномъ и умственномъ облик, который мы имемъ въ глазахъ европейцевъ, Еще недавно объ этомъ нечего было и спрашивать, такъ какъ мы не имли въ ихъ глазахъ никакого облика, были пустымъ мстомъ, огромнымъ племенемъ, сильнымъ физически, но въ нравственномъ отношеніи нмымъ, глухимъ и безжизненнымъ. Безъ сомннія, и до сихъ поръ такъ смотритъ на насъ не только почти вся такъ называемая образованная публика Европы, но и большинство людей ученыхъ и мыслящихъ. Для нихъ, какъ для философа Гартмана и для депутата Менгера, мы — не боле, какъ варвары, отъ которыхъ приходится спасать цивилизацію.

Понемногу, однако же, въ Европ появились и все умножаются люди свободные отъ такого ослпленія, становящіеся выше безсознательнаго чувства отчужденія и боязни. Когда Вогюэ или Анатолій Леруа-Болье говорятъ о Россіи, мы чувствуемъ, что они настолько знакомы съ предметомъ и настолько чужды предубжденій, какъ этого прежде никогда не бывало. Что касается до знаменитаго Ренана, то, кажется, славянскій міръ вовсе не входилъ въ кругъ его любознательности; но, конечно, у писателя, питавшаго такіе широкіе и человчные взгляды, мы не найдемъ слдовъ ненависти и презрнія съ одному изъ великихъ племенъ міра. А нкоторые его небольшіе отзывы, особенно изъ послдняго времени, дышатъ такимъ сочувствіемъ и пониманіемъ, что мы ршаемся указать на нихъ читателямъ.

Въ первый разъ Ренанъ заговорилъ о славянахъ, кажется, посл 1870 года, посл страшнаго пораженія Франціи, измнившаго все положеніе длъ Европы. русская политика была тогда на сторон Германіи, вопреки многимъ желаніямъ. Но дло обратилось въ нашу пользу. Германія, нашъ естественный (казалось бы) союзникъ, обнаружила свою затаенную холодность, а далекая Франція стала питать къ намъ горячую дружбу. Этотъ поворотъ длъ былъ предвиднъ и объясненъ Н. Я. Данилевскимъ [1]; но сознаніе измнившагося положенія не вдругъ пробудилось въ самой Европ, и нужны были многіе годы, прежде чмъ Франція осмотрлась и обратила свои глаза на Роесію. Тотчасъ посл разгрома, мы все еще были для французовъ только варварами, только опасными дикарями.

Невозможно описать, какой жестокій ударъ испытали умы и сердца во Франціи отъ страшнаго пораженія; казалось, великій народъ вдругъ почувствовалъ себя смертельно больнымъ, потерялъ вру въ себя. Патріоты принялись искать средствъ для исцленія, и появилась цлая литература, объяснявшая болзнь и предлагавшая перестройку всхъ порядковъ, всхъ основъ, оказавшихся такими дряблыми. Тогда и Ренанъ выпустилъ свою книгу; La r'eforme intellectuelle et morale (1871). Тутъ онъ смотритъ на Европу, какъ на нкоторое цлое, противоположное славянскому міру, — совершенно согласно съ ученіемъ Н. Я. Данилевскаго («Россія и Европа»).! Поэтому Ренанъ видитъ въ войн между Франціею и Германіею войну междоусобную, «величайшее бдствіе для цивилизаціи», именно потому, что Европ постоянно грозитъ опасность со стороны славянъ, со стороны Россіи. Всего опасне то, что въ Россіи возникла мысль о «духовной самобытности». Ренанъ не ршается прямо отвергать эти «преувеличенныя надежды», однако говоритъ, что всего лучше было бы для блага человчества, если бы эти мечты были подавлены. Будь Европа въ крпкомъ союз и единеніи, она могла бы это сдлать, могла бы держать восточный міръ въ своей политической и нравственной «опек» и «направить Россію на свой же путь». Теперь же трудно сказать, что будетъ, и можно думать, что, какъ въ древности Македонія покорила разъединенную Грецію, такъ и для Европы «настанетъ день славянскаго завоеванія». Обращаясь къ нмцамъ и припоминая все зло, которое отъ нихъ понесли славяне, Ренанъ говоритъ: «въ этотъ день мы (французы) будемъ стоять выше васъ (нмцевъ)». Въ извстномъ смысл, это предсказаніе сбывается уже теперь: въ чувствахъ Россіи Франція занимаетъ высокое мсто сравнительно съ Германіей [2]

.

Во всемъ этомъ Ренанъ очевидно стоялъ еще на старой точк зрнія въ разсужденіи славянъ. Съ тхъ поръ понемногу не только политическія отношенія выяснились, но сталъ выясняться для Европы и нашъ нравственный обликъ, Русская литература распространилась на Запад, мало того — стала одною изъ господствующихъ силъ, набрала множество поклонниковъ и подражателей. Очень жаль, что Ренанъ ни разу не сдлалъ отзыва о какихъ-нибудь опредленныхъ произведеніяхъ русскихъ писателей. Провожая тло Тургенева (1883), онъ ограничился немногими общими словами. Легко замтить, однако, перемну тона. «Для этого великаго славянскаго племени», — сказалъ онъ — «появленіе котораго на переднемъ план міра составляетъ самое неожиданное явленіе нашего вка, нужно считать честью, что оно съ перваго же разу выразилось въ такомъ совершенномъ мастер. Никогда тайны темнаго и еще противорчиваго сознанія не были раскрыты съ такою изумительною чуткостью» и т. д.