Овидий

Есть, однако, святыни свои у нас, у поэтов.Хоть и различны порой в творчестве наши пути;Ты о них не забыл, я верю, хоть я и далеко,И изгнанье мое, знаю, готов облегчить.Пышные Азии грады с тобой, просвещенным, я видел,Были в Тринакрии мы, где ты мне все объяснял,Небо над Этной, огнями сверкавшее, видели вместе.

Их изрыгает гигант, лежа под тяжестью скал,Энну, озера ее и зловонной Пелики болота,Дол, где Кианы струи в воды Анапа текут,Рядом и нимфу, бежавшую быстро от страсти Алфея.Но, в ручей превратясь, ныне течет под землей.Здесь я большую часть прожил быстротечного года.Как же несхож этот край с гетской унылой землей!Этого мало, мы видели больше с тобой, озарившим

Светлою дружбой своей долгие эти пути,Рассекал ли наш пестрый корабль лазурные воды,Или колеса несли эсседу нашу вперед.Часто нам дня не хватало для нашей сердечной беседы.Слов было больше у нас, чем торопливых шагов.День был короче беседы, и часто часов не хваталоЗнойного летнего дня, чтобы излиться вполне.

О, как важно вдвоем бояться прихотей моря,Вместе мольбы возносить к грозным владыкам морей.Вместе то делу себя посвящать, то, закончив, свободно.В шутках его вспоминать и не стыдиться, смеясь.В памяти все воскресив, хоть я теперь и далеко,Вновь ты увидишь меня, будто я сам пред тобой.(Тристии. II, 10, 13-44)

Под скалами Этны был, согласно легенде, погребен грозный титан Тифей, пытающийся вырваться из плена, сотрясающий землю и изрыгающий пламя. Нимфа Киана стала ручьем, когда царь преисподней обидел ее, не внявши ее мольбе не похищать Прозерпину, а Аретуза, спасаясь от страсти бога реки Алфея, также стала потоком, текущим и ныне под водой бога реки, принявшей ее в свое лоно. Все они стали героями «Метаморфоз» (V, 377-641).

Но чтобы быть «свободным художником» и всецело посвятить себя искусству, потребовались усилия. Отец настаивал на государственной карьере, и сын вынужден был подниматься по лесенке должностей, но после двух низших ступеней категорически отказался идти выше:

Путь открывался в сенат, но тогу с каймою сменил я.Нет, не по силам мне был тяжкий сенаторский труд.Слаб я был телом. Мой ум трудов чуждался тяжелых.Я не лелеял в душе честолюбивых надежд.К мирным досугам меня аонийские сестры3 манили.Быть их питомцем я сам с детства стремился душой.(Тристии. IV, 10)

В известной степени это был симптом времени. При Августе катастрофически возрос индифферентизм к государственной карьере и политической деятельности, сенаторы манкировали своими обязанностями, и с трудом находились кандидаты для замещения магистратур. Процветала частная жизнь, просвещенный досуг (otium), времяпрепровождение на изысканных виллах, в своих библиотеках и в роскошных садах. Независимая интеллектуальная деятельность возвышала, приобщала к богам, придавала жизни значительность и высокую содержательность. Гораций прославил в своих одах бескорыстное служение музам, и Овидий пошел по его стопам. Он обзавелся виллой, библиотекой, живописным садом, где сам ухаживал за фруктовыми деревьями, как бог Вертумн, возлюбленный богини плодов Помоны, воспетый им в «Метаморфозах».