Овод (СИ)

Не обращаю внимание на Амата и отца, проскользнув в палату. Передо мной другая Майя: бледная, безжизненная и хрупкая. И как она меня практически тащила на себе? Присаживаюсь рядом, проведя пальцами по лбу, скулам, губам. Невозможная, непостижимая, непосредственная. Теперь я точно знаю, что она способна на всё. Нельзя предугадать, что взбредёт в голову девочке-катастрофе. Действует спонтанно, эмоционально и часто непонятно, но всегда правильно. Словно у неё внутри заложен какой-то только ею читаемый алгоритм, побуждающий к действиям.

И в эту минуту понимаю, какие изменения бросились в глаза: на её лице отсутствуют веснушки. Ни одной, словно и не было никогда. Неужели воспользовалась советом Ольги и избавилась от пятен? Вряд ли. Майя с особенностями внешности смирилась, а случайная фраза не подтолкнула бы к изменениям.

Кладу ладонь на грудь, ощущая, как трепыхается её сердце. Немного отпускает, когда понимаю, что она выберется. Должна выбраться. И теперь, когда в Майе существует новая жизнь, просто обязана. Перемещаюсь на живот, словно хочу ощутить эту самую жизнь, которая пока лишь является словами доктора.

Мой один шанс на миллион, о котором много лет назад долго и заумно рассказывал какой-то крутой врач, специализирующийся на проблемах репродуктивной функции. Говорил много и непонятно, но суть я уловил, приняв тот факт, что только чудо позволит мне стать отцом. Кто же знал, что это чудо в мою жизнь ворвётся рыжим неуправляемым вихрем с чемоданом проблем в руках. На какое-то время придётся завязать с заказами и контролировать Цветок в её передвижениях. Но я готов прилипнуть к ней, чтобы она себе случайно не навредила.

Ощущаю движение в волосах, и не сразу понимаю, что уснул, уперевшись лбом в руку Майи. Поднимаю голову, чтобы встретиться со знакомой зеленью, которая сейчас отдаёт болезненной пустотой.

– Давно проснулась?

– Нет, – голос слабый и тихий, – нужно раны обработать.

Указывает на моё лицо, а я только сейчас начинаю чувствовать, что запёкшаяся кровь стянула кожу, причиняя дискомфорт. Не думал о себе, пропуская боль и неприятный запах, но желание помыться и сменить рубашку становится нестерпимым.

– Ты как?

– Пока не поняла, – шевелит конечностями и кривится. – Боль несильная, но ощутимая.

– Доктор сказал, что всё будет хорошо, – целую её в нос, получая в награду едва заметную улыбку. – Что ты помнишь?

– Поговорила с Мерхановым и закрыла глаза, а затем почувствовала боль. Его люди стреляли?

– Нет, Цветочек. По крайней мере, люди отца утверждают, что выстрел произведён с другой стороны. Ты никого не видела?

– Нет, – качает головой. – Я и не смотрела. Радовалась, что всё закончилось и ты живой. Была уверена, что Саид сдержит слово и отпустит нас.

– Ты отдала ему всё.

– Я была готова отдать даже то, чего у меня нет. Как ни старалась, без тебя свою жизнь представить не могла. И ты ведь сказал, что я нужна, – глаза Майи наполняются влагой, а затем по виску скатывается одинокая слеза. – До сегодняшнего дня даже не предполагала, что способна прийти к такому, как Мерханов, и диктовать свои условия. Но он уже проиграл, когда не принял в расчёт склонность папы к загадкам.

– Где ты нашла деньги?

– Каракури. То самое, что забрала из сейфа.

– А мой папаша даже не подозревал, что состояние Банкира было так близко, – усмехаюсь, вспоминая, как легко он отдал Майе игрушку.

– Я правда глупая, как сказал Саид?

– Нет, Цветочек, ты оказалась умнее всех. Тебя по жизни ведут эмоции. Кстати, благодаря им я сейчас здесь. Но главное – ты не ищешь выгоду, не гонишься за деньгами и всегда честна в своих желаниях. В первые дни нашего знакомства я бы с Мерхановым согласился, но теперь благодарен за то светлое, чем ты готова делиться. Ты прекрасна в своей непосредственности.

И это то, что нужно сейчас: понимание, что она для кого-то важна. Её приняли и поняли, а для Майи ничего важнее не существует.

– Знаешь, я решила: как только выйду из больницы, вернусь в университет. Получу диплом и обязательно устроюсь на работу, чтобы иметь свои деньги и ни от кого не зависеть. Больше не хочу быть той, что не в состоянии купить себе даже обувь. Пора учиться жить самостоятельно, чтобы, оставшись один на один с проблемами, не спасовать.

– Отличный план, я бы даже сказал великолепный, но спешу огорчить: в ближайшее время у тебя будут совсем другие заботы.

– Какие? – непонимающе смотрит.

– Даю наводку, Цветочек: соски, памперсы, крики, игрушки, бессонные ночи.

Обычно быстро соображающая, сейчас Майя в ступоре, вероятно, сказываются последствия наркоза.

– Ребёнок, – шепчет, наконец сообразив, что к чему. – То есть мы… я… Но… Эрнест сказал, что у тебя один шанс на миллион, потому что сперматозоиды медленные… Или там как-то по-другому было… Или они вялые…

– Предполагаю, – щёлкаю её по носу, – что на мой медленный сперматозоид напала твоя гиперактивная яйцеклетка, которой не терпелось оплодотвориться. Она взяла его в плен, подвергла жестоким пыткам, а потом заставила соединиться.

– Так не бывает, – Майя хохочет и кривится от боли, забывшись на секунду, – фантазёр!