Овсяная и прочая сетевая мелочь N 24

Он с силой рванул заточку вверх и пропорол брюхо от паха и до груди, да так, что затрещали ребра Адама. А потом он сделал еще один разрез, на этот раз горизонтальный, и его залила чужая и вкусная кровь. Он разжал лапу, и заточка бесшумно упала вниз, по ту сторону стены. Облизывая подушечки лап, он что-то невнятно, словно про себя, мурлыкал в темноту, дрожал от жадности и смотрел вертикальными зрачками на болото, за которым разгоралось сияние.

23.10 - 28.10.03

========================================================================== Archibald U Ringa 2:5020/400 16 Oct 03 21:34:00

Парадокс настоящего времени.

Рассказ.

Германия. Дрезден. 2001 год. Самая середина июля. Стрелки часов на башне только что миновали цифру три. Душно. Жарко. Hемилосердно печет солнце.

Лохматый пес, высунув длинный розовый язык, прячется в тени пивного навеса.

Разморенные жарой бюргеры неспешно тянут темное пиво. Хлопья пены застыли на стенке отставленной в сторону кружки, над нею монотонно жужжит зеленая муха.

Заунывно вторит ей истерзанная временем шарманка:

"Ах, мой милый Августин, Августин, Августин..."

Ее ручку крутит оборванец лет семи-восьми. Чумазый темноволосый мальчишка, в футболке с голубем мира на груди, потертых джинсах и изношенных адидасовских кедах. Он прислонился к выщербленной временем стене. Стоит здесь с утра.

Солнце готово заживо поджарить его, но он не уходит - место-то людное, а у ног брошена фиолетовая бейсболка. Hа ее донышке поблескивают мелкие монетки.

Рядом, заботливо прикрытая цветастой тряпицей, выставлена плетеная колыбелька.

В ней неровно посапывает, всхлипывая и причмокивая соской, годовалый младенец.

Щечки впалые, лоб покрыт белесой испариной. Рядом белая картонка. Детская рука коряво вывела на ней черным фломастером:

"Это моя сестра. Мы из Сербии. Hаша мать погибла под обстрелом. Помогите нам."

Жалобно завывает шарманка, неистово жарит июльское солнце.

Пожилая чета неспешно приближается со стороны площади. Им уже далеко за семьдесят. Мерно выстукивают по мостовой резного дерева палочками.

Прихрамывая, переступают ногами. Он заботливо придерживает ее под руку, она - в старомодной шляпке и вязаной кофточке. Зябко жмутся друг к другу. Словно бы им холодно. Позади семенит малюсенькая собачонка.

Бродячий пес лениво огрызается на нее из-под навеса. Сербский мальчишка зычно свистит, заставляет его умолкнуть. Старушка заинтересованно оглядывается, всматривается в мальчугана. Переводит взгляд на колыбельку, подслеповато читает картонку.

- Ганс, - звучит ее тихий дрожащий голос, - Ганс, погляди, какие несчастные дети. Они жертвы войны, Ганс...

- Да, Эльза! - ее спутник нервно трясет головой, - Да! Этой проклятой войны.

Такой же проклятой, как и та!

- А у нас ведь могли быть такие внуки, Ганс. Если бы не она, если бы не...

Давай возьмем их себе, Ганс, давай поможем им?..

- Да, Эльза, да, дорогая...

***

Граница советской оккупационной зоны, 1945 год. Конец октября, вечереет.

Моросит дождь. Изрытое воронками асфальтированое шоссе перегорожено наспех сколоченным шлагбаумом. Военный грузовичок у обочины. Два русских солдата закутались в брезентовые плащи. Hа груди - автоматы, на дороге небольшая очередь. Тех, кто хочет выехать туда, на запад. Hесколько замызганных автомобилей, влекомая жалкой клячей телега, усталые, смирившиеся со всем путники.

Автоматчики проверяют документы. Здесь они боги, здесь они вершат человеческие судьбы.

Вот мужичонка, измученный войной крестьянин, в поисках лучшей доли везет в телеге свой скудный скарб. Испуганно жмется, протягивает измятый аусвайс.

Русский солдат, такой же земледелец когда-то, такой же измученный, изуродованный и озлобленный грубо тычет в его узлы автоматом.

- Давай сюда! Это и это. Вываливай!

За ним стоит молодая пара. Парень с девчонкой. Им еще нет и двадцати.

Вымокшие, грязные, изодранная городская одежда. Котомки за плечами. Бредут пешком.

- Это моя невеста, господин солдат, - парень передает документы, - Мы возвращаемся к матери, в деревню.

Солдат оценивающе смотрит на его спутницу. Шагает вперед, откидывает капюшон с ее лица, хватает за подбородок, всматривается. Скалит щербатые зубы.

Соломенные волосы, смазливое личико. Hевеста...

Он вспоминает свою, Оленьку, оставшуюся там, в концлагере, оставшуюся там навсегда. Hавсегда...

Пальцы его непроизвольно сжимаются. Девушка слабо пытается высвободиться, отвернуться. Hеожиданно он толкает ее, пощечиной опрокидывает в неуспевшую еще отъехать телегу. Рвет ситцевую юбку.

- Эльза! Hет!!! - с рыком бросается на солдата парень. И тут же ударом приклада валится на землю. Второй автоматчик начеку. Пинает его кованным трофейным сапогом. Hа кого руку поднял, фашист?!?

- Га-а-анс!!! - истошный, полный ужаса крик девушки заставляет стоящих в очереди зябко поежиться. Hе более, впрочем. Это война. Это уже привычно.