Озеро Белых Лилий (Нимфея)

Несмотря на все мои горести, во мне с новой силой вспыхнул научный интерес к Людям Вод. Я был полон сомнений и догадок. А может быть передо мной представитель племени, происходившего от смешения людей и амфибий? Или этот мальчик в результате какого-то феномена наследственности сохранил черты людей, живущих на суше? Можно ли предположить, что превращение человека в амфибию происходило так быстро, что для этого потребовалось лишь несколько столетий? По крохам собирая в уме все, что я когда-либо об этом читал, я вспомнил высказывания авторов прошлого о необычайной способности некоторых существ жить в жидкой среде. Разве опыт с котятами не показал, что если их сразу после рождения поместить в теплое молоко, они там остаются живыми в течение многих часов? Ведь и люди прежде чем появиться на свет, живут в водной среде, так разве не могут они, постепенно приспосабливаясь, стать амфибиями?

Похитители старались создать как можно больше препятствий, вызывая волнение на воде, и моим товарищам стоило большого труда не сбиться со следа. Представьте себе мою радость, когда около двух часов дня под лучами солнца туман рассеялся, и я увидел на горизонте плот Сабины. С этой минуты я сам указывал, куда грести, и мы заскользили по воде с удвоенной быстротой. Мы заметно нагоняли плот, и с каждой минутой я видел его все более отчетливо. И каково же было мое ликование, когда на фоне неба я смутно различил женский силуэт! Но в ту же минуту у меня тревожно сжалось сердце: не унесет ли молодой вождь Сабину в глубины озера, только чтобы не отдавать ее нам!

Мы подплыли еще ближе, теперь я уже ясно различал накидку Сабины. Я вскочил на ноги. Казалось, сердце выскочило у меня из груди и разбилось на мелкие кусочки. Помню солнце над озером, легкий ветерок, крики моих спутников - и я один среди всего этого, как одинокое дерево посреди поля. Душа моя рвалась к Сабине, от которой меня отделяло еще примерно пятьсот метров. Расстояние непрерывно сокращалось.

Я стоял на плоту во весь рост. Ветер, блеск волн, в которых отражалось целое море света, неистовое пение амфибий - во всем этом было чтото головокружительное. Подобно тому, как в пылу сражения сталкиваются армии, в моей груди боролись нетерпение и надежда. Я видел Сабину, но она не могла видеть меня: ее лицо было обращено к просторам озера. К каким ухищрениям они прибегли, чтобы не дать ей обернуться? Почему любимые глаза не искали мой взор?

Когда до плота оставалось метров триста, мои друзья бросились к нему вплавь. В ту же минуту возле Сабины вырос человек. С ужасом я смотрел, как он схватил девушку. Она сопротивлялась, отбивалась. Он старался столкнуть ее в воду.

Те страшные минуты навсегда оставили во мне свой след: сердце заметно сдало, а в волосах появились седые пряди.

Злодеяние свершилось на моих глазах. Сабина исчезла в озере. От горя я лишился рассудка. Казалось, мир погрузился во мрак. Я бросился в воду и тяжело и медленно, беспомощный, как насекомое, увязшее в смоле, поплыл к своей возлюбленной. Когда же понял, что мои усилия тщетны, что все тщетно на этой земле, то прекратил борьбу и отдался на волю волн.

ВОДЯНОЙ МАЛЬЧИК

Я очнулся на плоту. Вокруг не было ни души: раненый и пловцы исчезли, плот не двигался. Жизнь кипела в прозрачных, пронизанных солнцем водах озера. Стаи рыб словно по мановению ветра то подплывали к плоту, то уносились вдаль. Тяжелые и плоские, как диски, или выпуклые, словно бутылочное стекло, закованные в чешуйчатый, как у ящера, панцырь, или столь прозрачные, что видны были переплетения голубоватых и розоватых сосудов, они исчезали под водой, оставляя за собой светящийся след. Мельчайшие складки ряби бежали по озеру, чередуясь с хрустальными колоколами волн; вода, словно затянутая шелком, искрилась и переливалась всеми цветами радуги.

В каком-то мрачном оцепенении я созерцал все это. Недавняя трагедия отошла в прошлое, горе осело на самое дно души. Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем я заметил в воде человека. Я видел его неотчетливо, так как он находился на большой глубине. Он двигался намного медленнее, чем его сородичи, и плыл очень осторожно.

Вот он поднялся на поверхность, и по его перевязанной и бездействующей руке я узнал мальчика, взятого нами в плен в тростниковых зарослях. В здоровой руке он держал что-то блестящее, как оказалось - мой нож, за которым он нырял на дно озера.

Я помог ему забраться на плот. Вид его пробудил во мне печальные воспоминания, и, уверенный в самом ужасном, я впал в безмолвное отчаяние.