Он уже ставил ногу в стремя, нищий подталкивал юных бретонцев перед собой, когда вдруг Гаида выпустила руку брата, побежала, не обращая внимания на свою хромую ногу, к шевалье, схватила его руку, рискуя попасть под копыта лошади, поцеловала ее и вернулась к брату. Брат смотрел на нее с удивлением. Жиль увидел красный след вокруг его щиколотки и еще плохо зажившую рану. Несмотря на свой возраст, этот юноша, должно быть, уже носил кандалы, и совсем недавно. А может быть, он беглый, вот поэтому-то и пребывает в постоянном страхе его сестра. Он же офицер короля. В этом случае лучше было не пытаться узнать о них больше и отпустить этих юных земляков и далее испытывать свою судьбу. Все же Жиль чувствовал некоторое сожаление. Он же мог бы сделать больше для этих детей. Они родились под одним небом с ним…
Приехав на улицу Коломбье, он очень скоро о них забыл. И вовсе не из-за корыта горячей воды, плотного завтрака и чудесного кофе, а из-за письма, врученного ему хозяином отеля. Письмо было от Бегмера.
Пышным и витиеватым стилем ювелир королевы сообщал ему, что он сам и его компаньон не имеют более возможности рассматривать вопроса о продаже колье за пределами королевства.
Даже последнему дураку было ясно, что это за «высокочтимое лицо», из-за которого Бегмер не согласился, хоть и, на некоторое время, но все-таки отверг столь привлекательное предложение Каэтаны. И это в то время, когда поставщики, такие, как финансист Бодар де Сен-Жеймс, требовали от них вернуть свои вложенные деньги. И что было трудно понять, так это причину, по которой мосье, про которого говорили, что он ненавидит свою невестку, как, впрочем, и своего брата, вдруг принялся изо всех сил стараться не допустить того, чтобы его брат огорчился, если бы узнал, что другая женщина наденет на себя колье, которое оказалось для него слишком дорогим. Но с Бегмером говорить было совершенно бесполезно об этой особенности психологии принца, и Жиль отложил на время решение этого вопроса.