Ожерелье королевы

Господин де Роган тотчас же остановился на одном решении; из двух зол он выбрал меньшее; из двух нападений он подвергнется тому, которое было бы более почетно для короля и королевы; а если его неосторожно толкнут на другую опасность, что ж, он выйдет из нее, как мужественный человек и рыцарь.

— По поводу ожерелья, да, ваше величество, — прошептал он.

— Но, сударь, — сказал король, — вы, значит, купили ожерелье?

— Ваше величество…

— Да или нет?

Кардинал посмотрел на королеву и не ответил.

— Да или нет? — повторила она. — Правду, сударь, правду; у вас просят одной правды.

Господин де Роган отвернулся и ничего не ответил.

— Так как господин де Роган не хочет отвечать, то отвечайте вы, мадам, — сказал король, — вы должны знать что-нибудь обо всем этом. Купили вы это ожерелье, да или нет?

— Нет, — твердо ответила королева.

Господин де Роган вздрогнул.

— Это слово сказано королевой! — торжественным тоном сказал король. — Берегитесь, господин кардинал.

Презрительная улыбка мелькнула на губах г-на де Рогана.

— Вы ничего не говорите? — сказал король.

— В чем меня обвиняют, ваше величество?

— Ювелиры говорят, что продали ожерелье вам или королеве. Они показывают расписку ее величества.

— Расписка подложная, — сказала королева.

— Ювелиры, — продолжал король, — говорят, что они обеспечены вашим поручительством за королеву, господин кардинал.

— Я не отказываюсь платить, ваше величество, — сказал г-н де Роган. — Должно быть это правда, раз королева позволяет говорить это.

И второй взгляд, еще более презрительный, докончил его слова и мысль.

Королева вздрогнула. Это презрение кардинала не было для нее оскорблением, потому что она его не заслужила, но оно могло быть мщением честного человека, и ей стало страшно.

— Господин кардинал, — продолжал король, — все же к этому делу примешан один подложный документ, который бросил тень на подпись королевы Франции.

— А другой подложный документ, — воскликнула королева, — и он может быть вменен в вину дворянину — гласит, что ювелиры взяли ожерелье обратно.

— Королева, — возразил г-н де Роган тем же тоном, — вольна приписывать мне оба подлога; сделать один, сделать два, в чем разница?

Королева едва сдерживала свое негодование, король остановил ее движением руки.

— Берегитесь, — повторил он кардиналу, — вы отягощаете свое положение. Я вам говорю: оправдывайтесь! А вы берете на себя роль обвинителя.

Кардинал подумал с минуту и затем промолвил, точно изнемогая под бременем этой загадочной клеветы, запятнавшей его честь:

— Мне оправдываться? Это невозможно!

— Сударь, здесь находятся люди, уверяющие, что у них украли ожерелье; своим предложением заплатить за него вы признаете свою виновность.

— Кто этому поверит? — произнес кардинал с высокомерным пренебрежением.

— В таком случае, сударь, если вы думаете, что этому не поверят, то поверят, значит, тому…

И судорога гнева исказила обыкновенно спокойные черты короля.

— Ваше величество, мне ничего не известно о том, что говорят, — ответил кардинал, — мне ничего не известно о том, что произошло. Я могу утверждать одно: у меня не было ожерелья. Я могу утверждать одно: бриллианты находятся в руках лица, которое должно было бы назвать себя, но не желает, и мне приходится напомнить ему изречение из Священного Писания: «Зло обрушится на голову того, кто его совершил».

При этих словах королева сделала движение, собираясь взять короля под руку.

— Надо разрешить этот спор между вами и им, мадам, — сказал ей король. — В последний раз: ожерелье у вас?

— Нет! Клянусь честью моей матери, клянусь жизнью моего сына! — ответила королева.

Обрадованный этим заявлением король обернулся к кардиналу.

— В таком случае, — сказал он, — вопрос этот должен быть разрешен правосудием, сударь, если только вы не предпочтете прибегнуть к моему милосердию.

— Милосердие королей существует для виновных, государь, — ответил кардинал, — я предпочитаю людское правосудие.

— Вы не хотите ни в чем признаться?

— Мне нечего сказать.

— Но, позвольте, сударь, — воскликнула королева, — ведь ваше молчание затрагивает мою честь!

Кардинал молчал.

— Так я не буду молчать, — продолжала королева, — молчание кардинала жжет меня; оно говорит о великодушии, которого я не желаю. Знайте, государь, что преступление кардинала заключается не в продаже или краже ожерелья.

Господин де Роган поднял голову и побледнел.

— Что это значит? — с беспокойством спросил король.

— Ваше величество! — прошептал испуганно кардинал.

— О, никакие соображения, никакие опасения, никакая слабость не замкнут мне уста; здесь в моем сердце, причины, которые заставили бы меня кричать о моей невиновности на городской площади.

— О вашей невиновности! — воскликнул король. — Да у кого, мадам, хватило бы смелости или подлости заставить ваше величество произнести это слово.

— Умоляю вас, ваше величество… — начал кардинал.

— А, вы начинаете трепетать. Так я угадала верно: ваши заговоры любят мрак! Ко мне, дневной свет! Государь, прикажите господину кардиналу повторить вам то, что он только сейчас говорил мне здесь, на этом самом месте!