Ожидания Бена Уикса

Жизнь Ахмеда с этих пор сделалась заметно тяжелее, и даже тот факт, что он до сих пор ходил едва ли не лысым, не вызывал к нему хоть какого-то снисхождения. Дважды исчезали его чистые, после прачечной, рубашки, а потом внезапно обнаруживались в канаве, прорытой вдоль отведенной под бассейн площадки.

Хатч продолжал всех баламутить и подбивать. По пути на уроки ребята пристраивались рядом с Ахмедом, потихоньку оттирая его с дороги. В столовой парни брали яйца и рыбу, клали в контейнер с крышкой, а потом оставляли его приоткрытым в самом низу шкафчика Ахмеда, пока тот принимал после тренировки душ.

За обедом Хатч подговаривал народ на какое-нибудь более серьезное хулиганство: например, каким-то образом сделать так, чтобы машина ректора врезалась в здание капеллы, или заблокировать все дверные ручки в учебном корпусе велосипедными замками, то есть выкинуть нечто такое, что остановило бы учебу, чтобы ученики смогли схватить за горло школьную жизнь.

Если раньше Ахмед мог задержаться в зале отдыха столовой и с кем угодно поболтать, то теперь его там быстро окружала, спиной к нему, компания девушек, разговаривавших со вставшими таким же кольцом парнями, отчего Ахмеду было и не уйти, и не пообщаться с кем-либо. Бен был этим просто ошарашен: ведь вроде бы Энниса на самом деле никто в школе не любил. Преподаватели пытались вмешиваться по мере возможности, однако от этого все становилось только хуже.

— А как вы с ним у себя в комнате общаетесь? — спросил его как-то Хатч.

— Мы никогда с ним не были друзьями, чувак, — ответил Бен.

Он постоянно наблюдал за соседом. Гордая осанка Ахмеда ничуть не изменилась, однако он утратил прежний настрой невозмутимой беспечности. Как-то во вторник после большого ужина Бен заметил, что Ахмед водит пальцем по чьему-то имени на деревянной памятной табличке в верхнем зале. Выждав, пока Ахмед уйдет, Бен тоже подошел к табличке и прочитал на ней: «Генри Стенхоуп Андерхилл».

В тот же вечер Бен, работая за своим письменным столом, полуобернулся к Ахмеду.

— А кто это такой?

Его сосед сидел на диване, но Бен не стал поворачиваться к нему полностью, как будто его мог сейчас увидеть Хатч.

— Ты о ком?

— Генри Андерхилл. Я видел, как ты отыскал его имя на табличках в столовке.

— Мне казалось, я тебе о нем уже рассказывал.

— Нет.

— Ну, я даже не знаю, с чего начать… — замялся Ахмед. — Вообще, если б не он, я бы тут ни за что не оказался.

— Это как?

— Ну, тебя вот родители как сюда определили?

— Как?

— Да, как?

— Ну, понимаешь, мой отец здесь учился, и мой дядя… да весь наш род на самом деле. Мой прапрадедушка относился к самому первому выпуску школы.

— Вот именно. А мой отец в юношеские годы был мелким торговцем. Он одним из первых привез в Дубай сигареты.

Ахмед на мгновение умолк, после чего стал рассказывать дальше. О том, как его отцу удалось познакомиться с чиновниками, заправлявшими небольшим портом в устье реки, на которой стоит их город. Тогдашний эмир Дубая, шейх Рашид ибн-Саид аль-Мактум, в ту пору, в конце семидесятых, планировал построить новый порт, покрупнее прежнего и чуть западнее, в Джабаль-Али.

Противники этого проекта уверяли, что новый порт окажется слишком большим, что это напрасная трата денег, но отец Ахмеда не соглашался с их доводами, прекрасно зная нужды дубайских коммерсантов.

Для нового строительства Дубай нанял западных архитекторов и инженеров, и среди них оказался американец по имени Генри Андерхилл. Он был руководителем одной из инженерных компаний и вел переговоры со всеми заинтересованными участниками проекта.

Рассказывая об этом, Ахмед представлял свою мать, которая, сложив руки на коленях, в очередной раз все терпеливо слушает.

Отец говорил, что Андерхилл легок в общении, что он прекрасно владеет собой. Он всегда умел вставить уместную шутку, умел понять, что нужно той или иной стороне и кто с какими трудностями сталкивается. В переговорах он был тверд, никогда не давая слабины, и никогда никому не лгал. Ахмед сказал Бену, что в Дубае, среди жителей Эмиратов, совместные обсуждения и соглашения часто изменяются по ходу дела, что у европейцев порой вызывает досаду и злость, а потому на его отца произвели впечатление выдержанное спокойствие и твердость мистера Андерхилла.

Андерхилл разбирался во всем, что происходит в мире. Он легко говорил по-французски и по-немецки, не очень хорошо знал арабский — но куда лучше других живших в Дубае американцев. Его костюмы шились на заказ в Англии. Когда в стране появился первый рояль, оказалось, что Андерхилл умеет на нем играть. Он способен был доставать и хорошие пластинки, и порошок, и редкие книги, и крепкий алкоголь, которого отец Ахмеда не употреблял, но он все равно этим умением восхищался.