Оживший кошмар русской истории

Разницу между карпианством и лютеранством заметить непросто, возникает мощный Лютеранско-Карпианский союз, и Русь раздирает война между православным Югом и Центром и карпианским Севером, который поддержит Швеция и Бремен с Любеком. Да еще и католики с униатами ударят с Запада, «помогут», чтобы стало совсем «весело». Да еще отделятся парочка княжеств, воспользуются смутой и сумятицей.

Означает ли это непременную гибель Великого княжества и царства Русского? Скорее всего, отнюдь нет. И в Германии времен Тридцатилетней войны, и в Польше времен Потопа было ничем не лучше, не приличнее, не безопаснее. Интенсивность развития — это не хорошо и не плохо. Это когда всего происходит много и все происходит быстро, энергично, решительно, до конца. Скорее всего, Русь пережила бы Смуту в таком религиозном исполнении и продолжала бы существовать, обогатившись драгоценным опытом.

Лично мне ужасно жаль, что такое Великое княжество Русское не сбылось, а Великое княжество Литовское не одолело Московию. И вовсе не потому, что меня так уж невероятно чарует перспектива огромной державы, хищно нависшей над всей остальной Европой. А потому, что виртуальность, которую мы изучаем, — это общество, которое так и не задавлено государством. Это общество далеко не свободное от противоречий и проблем, но несравненно более открытое, более свободное, более самостоятельное, чем сложившееся в нашей реальности.

Это общество русской православной шляхты, живущей по законам, а не служилых людей тяглового государства. Общество немногочисленных, но реально существующих и осознающих себя горожан. Общество крестьян, по отношению к которым не все возможно и которые обретают свободу рано и без фактического выкупа своей свободы (как при Александре II).

Это общество, где науки и искусства не таятся в неведомой дали времен, а присутствуют в жизни общества и в XV, и в XVI веках. Здесь психов, сжигающих светские картины, сажают в сумасшедшие дома, а галерея портретов предков — нормальная часть богатого знатного дома.

Общество, в котором сельские девицы пляшут с парнями и водят хороводы, а шляхетские дамы из городов и фольварков в приталенных платьях разных цветов и покроя танцуют сложные танцы под музыку. В этом обществе для парня не получить хоть какого-то образования и не знать истории и географии, а для девушки — не уметь хотя бы читать попросту стыдно. Это как и не стать взрослым человеком.

В долгие осенние вечера, под свист зимних вьюг молодежь знакомится, выбирая друг друга под одобрительные покачивания головой «старых хрычей и хрычовок», а девицы будут зачитываться любовными романами и (уже тайком) Апулеем и Катуллом.

Первый университет в Великом княжестве Русском откроют в 1500 году; Полоцк, Киев и Новгород — наиболее реальные кандидаты на место такого университета. Вполне может быть, что откроется одновременно католический, униатский и православный университеты, профессура которых безобразно переругается между собой. Скажем, в Киеве — ортодоксальный православный университет, в Полоцке — униатский, в Новогородке — католический, а в Новгороде возникает университет «стригольнический». Профессура этого университета отстаивает местную, новгородскую ересь, а во всех остальных столпах науки и саму ересь, и Новгородский университет имени Садко поносят самыми последними словами.

В этом обществе совершенно невозможны ни один из «героев» этой книги. Появление в этой виртуальности царя Ивана, Гришки-Малюты Скуратова и прочих кромешников вызовет действия однозначные и односмысленные: посполито рушенье, объявление вне закона, двести злотых лично от царя за голову каждого… Такого рода веселое оживление охватывало, вероятно, двор князя Владимира Святого, когда проходил слух о появлении вблизи Соловья-разбойника, Змея-Тугарина или другого чудища поганого.

Так же точно будут ловить и запорожцев, если они все-таки появятся. Их огромную «малину»-Сечь сначала обложат войсками с разных сторон, чтобы никто не сбежал, а потом начнут практиковаться в пускании ракет и в ведении навесного огня. Пойманных же будут распределять между осунувшимися от бессонницы врачами и обалдевшими от жутких подробностей следователями с красными опухшими глазами.

Но и судьба людей не кровавых, так сказать, идеологов маразма ведь не лучше.

Если в этом обществе появится протопоп Аввакум и начнет колотить посохом танцующих, пугая их геенной огненной; если тут бледной поганкой взрастет какой-нибудь Сильвестр и станет поучать людей, как именно надо бить жену, ими займутся даже не ретивые полицейские, а скорее добродушные немецкие доктора и их русские ученики. Прозвучат мудреные термины на латыни и немецком, доктора станут переглядываться с озабоченным видом, скорбно качать головами, а потом на возмутителей спокойствия навалятся дюжие санитары. Они исчезнут надолго, а может быть, и насовсем.