Ожог от зеркала

Не проехать, хоть назад возвращайся. Тоже не сахар, надо сказать. Четыре версты по плохой дороге. Оно и надо было вернуться, а не хорохориться. Пока куму на прощание пьяной ручкой махал, пока через реку по бревну перебирался... Может, ещё подвезёт кто, что ли...

И на стену никто не выйдет, кричи не кричи. Окошко даже не откроют. Хоть стражником назовись, хоть бургомистром – устав ночные разговоры запрещает, и тяжёлые стрелы разбойничков, что нет-нет, да и ранят какого-нибудь лопуха, полновесно подтверждают этот пункт.

Конечно, если ты обычный деревенский олух, то стена городская не помеха. Сермяга найдет себе край пониже или деревце привалит – да и пролезет по заросшим зеленью камням, посмеиваясь над глупыми стражниками. Саму стену никто не охраняет, незачем. Только ворота.

Затем у сермяги зачешется спина, сначала чуть-чуть, потом сильнее и сильнее. Начнет свербеть, зудеть между лопатками, где и не достанешь, если не ярмарочный гимнаст, люди руки себе выкручивали, ногтями раздирая кожу. Как будто зверек малый одновременно и щекочет лапками, и вгрызается, и справиться с этим невозможно. Что ни делай, хоть ладонью чеши, хоть палочкой специальной – будет все хуже, пока проходимец волком выть не начнет, если только раньше городская стража не сцапает. Всяко бывает: и углями жгли, и кислотой, и чесали друг другу спины шершавыми подушечками – проныр-то хитротупых достаточно, чуть не каждую ночь находятся охотники. Подушную подать платить жалобно, пропуска с печатью нет, жезла нет, капюшона с цветной шнуровкой тоже. А в город хочется, и лезут, и лезут дармоеды.

Иногда хватает ума убежать обратно.

Тогда через несколько пыточных дней зуд всё-таки пройдет. Ускорить это дело может только муравейник, пригоршня маленьких кусучих тварей, загрызающих невидимый ожог, переводя его в настоящий. Всё это любому стражнику известно, да и многим горожанам тоже, только сельские способны на такую глупость – стены городские перелезать. Ну или чужак.

В городе нарушителя возьмут – обереговое заклятие наложил ректорат Колледжа. Найти такого дурня обычно нетрудно, сидит себе и чешется.

Но ему-то сейчас что делать?

Пропуск только в воротах поможет, через стену лезть нельзя. Сожжет спину так же, как и сельскому. Или своих сразу звать, позориться... Затушат, конечно, но разговоров будет... Нет, в город после срока лучше не соваться. Но успеть ещё можно. Ещё нормально, ещё вполне можно успеть.

Наверное.

Фрол ускорил шаг, он уже почти бежал, неприлично бежал мелкой трусцой, так что если б кто видел, как колышется нажитое службой пузцо, авторитета в патруле сразу бы поубавилось. Рубаха пропиталась липким, противным, быстро остывающим потом. Но тут уж... Ночевать за городом – это можно и на лихих ребят нарваться. Дернуло же кума добавлять эту бутылочку... Надо было там и ночевать... Но про мостки кто же знал заранее... И завтра развод, а разводящему не прийти на развод – бригадир точно припомнит.

Стражник повел плечами, поправляя внушительный мешок с гостинцами.

Поднимаемый мост он увидел издалека.

Не успел, трясця его матери. Никто так и не подвёз, могли ведь, с другой-то дороги. И у стены народу нет – перед мостом сиротливо жались две опоздавшие телеги. К этим лучше не прибиваться – их Шкворень до утра обчистит. А он одного из ребят Шкворня в прошлом месяце в зиндан укатал... За дело, конечно, но сейчас уже другой счёт...

Фрол на всякий случай отстегнул от шапки петушиные перья. Сейчас лучше сойти за простого мужика.

Надо поворачивать вправо да лесом идти, тропинкой, там большой постоялый двор. Иначе тут до утра околеешь. Или костёр развести да перемаяться? Зайдет кто на огонёк... У стен лихого народу в избытке. Таких вот, опоздавших, и потрошат.

Из головы потихоньку выветривался хмель.

Ещё и мокрый весь, в поту, одежду бы просушить... Придётся на постоялый двор раскошелиться... Добраться бы хоть нормально.

Впереди хрустнула ветка, и стражник мгновенно замер. Да ещё и в тень подался, став почти невидимым на подернутой сумраком тропинке.

Блазнится, что ли?

Играет с ним дорожный... Фрол подождал чуток, махнул четыре жертвы Велесу и сторожко двинулся дальше. Мягко ступая, завернул за поворот, и как будто тень мелькнула сбоку, чуть изменилось что, он пригнулся, не успев ещё сообразить, отчего пригнулся, а над головой, сшибая ветки, просвистел кистень.

Мгновенно протрезвев, стражник рванул на груди застежку, свалившую на землю мешок, освободился, махнул из руки, из рукава, жало, сонным зельем подъяченное, да сквозь кусты в четыре иглы полную очередь, и вскрикнул кто-то, даже пискнул жалобно – как ребенок пищит или заяц. Зашуршал кистень, выпадая, стукнул о землю гирькой, хвала Велесу, отворотил, да и то, куртка знатная, только в живом бою возьмешь.

Стражник, дернувший было бежать, остановился, знобкими глазами вглядываясь в темноту. Там кто-то постанывал, пытаясь, видимо, подняться, как и должно, когда действует сонная игла.

И, кроме, было тихо.

Один, что ли? Обродень? Злыдень-одиночка?