Озверевшие

Однако даже тот факт, что Надин осталась жива, мало что менял. За тройное убийство ей полагалась смертная казнь, а мораторий на её применение был давно снят. Исключение делали только для работоспособных мужчин не старше сорока лет, но и тех отправляли на такую каторжную работу, что больше половины не выдерживали и года. Надин смирилась со своей участью, более того, считала её заслуженной, но что-то в её мыслях не сходилось. Она не могла понять, почему её лечили. Даже для обычных больных, ни в чём не виновных, не хватало лекарств. Многие покупали их за свои деньги или выписывались недолеченными, так какой смысл тратиться на смертницу?

Ясность внесла пришедшая с осмотром медсестра. Болтливая круглолицая женщина с порога начала сочувствовать потере Надин и заверила, что её лечение взял под контроль лично главврач больницы.

– Это безобразие, конечно, – тараторила медсестра, меняя Надин бинты. – Люди платят за газ, и всё равно приходится пользоваться баллонами. У нас дома то же самое. Я теперь подходить к плите боюсь. Вдруг, как у вас, взорвется? Бедняжка. Мне вас так жалко. Этих газовиков всех наказать надо.

При слове «наказать» Надин передёрнуло. Ей казалось, что она вот-вот вспомнит нечто важное, но мысль ускользала от неё.

– Ой, простите меня. Зачем напомнила, – приняла реакцию на свой счёт медсестра.

Надин вновь вернулась в реальность и поняла одну важную вещь. Никто её сажать не собирается. Из-за пожара взорвался газовый баллон, но все считают, что было наоборот – взрыв вызвал пожар. Надин почувствовала невероятное облегчение, а следом и ощутимый укол совести. Ещё минуту назад, готовая принять наказание в виде смерти, она радовалась, что её избежала. Конечно, это было нечестно, но признаться в убийстве её не заставила бы никакая совесть. Она решила, что жизнь дала ей второй шанс, и им нужно воспользоваться. Вскоре Надин поняла, что заплатить за этот шанс ей придется немало.

Проведя в больнице, казалось, целую вечность, Надин ждала выписки, как ребенок Нового года. Она понимала, что ожоги не пройдут бесследно, и была готова к следам на теле, но только не на лице. Увидев себя в зеркале без бинтов, Надин проплакала больше часа. Бугристый ожоговый шрам расползся уродливым пятном почти по всей левой части головы. Его неровная граница шла по дуге от середины лба к основанию челюсти, а оттуда через всю шею почти до затылка. Над обгоревшим сморщенным ухом пролегла кривая, образуя странный пробор, над которым мерзким клоком торчали неравномерно сгоревшие волосы. Она пыталась зачесать оставшиеся длинными пряди на левую сторону, прикрывая обожженную часть лица, но результат выглядел скверно. Неухоженные сухие волосы не слушались, торчали причудливыми узорами во все стороны, но Надин сочла, что так всё же лучше.

Покидая палату, она с удивлением обнаружила, что ей не в чем идти домой, кроме как в больничной одежде. Деловой костюм пострадал от огня и стал непригоден. Привезти ей одежду из дома было некому. Болтливая медсестра, узнав об этом, взялась ей помочь и выдала весьма неплохой костюм взамен. Надин была удивлена и решила спросить, откуда такое богатство, но сразу пожалела об этом.

– Да одна женщина, владелица какого-то магазина, умерла недавно в платной палате. За вещами никто не пришёл. Не пропадать же добру. Я вообще для себя откладывала, но вам нужнее, берите, – без смущения пояснила медсестра.

Надин была в шоке, но делать было нечего. В одежде мертвеца всё же лучше, чем возвращаться домой голой. Костюм, как ни странно, пришёлся впору. Другая медсестра помогла ей навести порядок с причёской, используя лишь расчёску, смоченную водой ладонь и пригоршню заколок.