П. А. Столыпин

Дискуссия в этот «исторический день» затронула и гораздо более глубокий, на фоне обычной политической риторики, уровень проблемы. Урусов видел корень зла в сохраняющемся вмешательстве в дела управления страной «темных сил». Теперь они подрывают доверие верховной власти к Государственной думе – условие конструктивного сотрудничества и «залог мирного развития нашей государственной жизни». Влияние на судьбы страны оказывают, таким образом, люди, которые «по воспитанию – вахмистры и городовые, а по убеждениям – погромщики». За этим политическим образом явно узнавалась фигура фаворита государя, дворцового коменданта генерала Д. Ф. Трепова (символизирующего «темные силы» и зачастую чрезмерно демонизируемого). Урусов, хорошо знакомый с порядками в системе Министерства внутренних дел и политической «охранки» и вообще со спецификой внутреннего управления в Российской империи, по сути, предупреждал Столыпина, еще не очень опытного в столичной большой политике. «Я могу утверждать… что никакое министерство, будь оно даже взято из состава Государственной думы, не сможет обеспечить порядок и спокойствие, пока какие-то неизвестные нам люди или темные силы, стоящие за недосягаемой оградой, будут иметь возможность грубыми руками хвататься за отдельные части государственного механизма и изощрять свое политическое невежество опытами над живыми людьми, производя какие-то политические вивисекции», – заявлял с думской трибуны Сергей Дмитриевич. Пытаясь объяснить, почему не исполняются требования Министерства внутренних дел и губернаторов о предупреждении погромов, Урусов утверждал: «Главные вдохновители находятся, очевидно, вне сферы воздействия министра внутренних дел…»³⁰

На фоне «сенсационных» заявлений Урусова Петру Аркадьевичу не удалось убедить депутатов и публику в беспочвенности предположений о «двоевластии» и «теневых влияниях». Хотя он и пытался с демонстративной самоуверенностью утверждать: «Я должен сказать, что по приказанию государя я, вступив в управление Министерством внутренних дел, получил всю полноту власти и на мне лежит вся тяжесть ответственности. Если бы были призраки, которые бы мешали мне, то эти призраки были бы разрушены, но этих призраков я не знаю»³¹.

Печать более или менее лояльно описывала первое появление в Думе Столыпина.

«Г. Столыпин слушал речь Урусова с глубоким смущением, – отмечал репортер „Биржевых ведомостей“. – Его последняя реплика, которую он произнес с дрожащим от волнения голосом, свидетельствовала, что он сознал всю неотразимость поставленного Урусовым вопроса. Нужно отдать ему справедливость. Он произвел на собравшихся впечатление честного и корректного человека. Вместо ссылок на свое бессилие, он гордо взял ответственность на себя:

– Если бы призраки существовали, я бы или уничтожил их, или ушел в отставку.

И тон его речи, и искренность последних заявлений не оставляли сомнений, что этот человек, безусловно способный во имя порядка „закономерно“ двинуть пулеметы, органически чужд этой трусливой и в то же время зверской политике варфоломеевых дней и ночей…. Чувствуется, что министр внутренне проникнут сознанием правоты народного представительства и не относится к нему с обычным для наших сановников легкомысленным презрением… Из всеми сегодня признанной порядочности г. Столыпина необходимо сделать вывод: министерство должно будет уйти или… разогнать Думу»³²

.

Но общественное мнение все равно было на стороне Урусова, выступление которого сразу окрестили «исторической речью»: «Нет, не речь, а отходная бюрократии, окончательно дискредитированной в глазах цивилизованного мира… картина, переносящая нас в мрачные Cредние века, когда в Италии или Испании людей, почему-то неугодных правительству, убивали среди белого дня. <…> Погромная организация должна быть уничтожена во имя достоинства России, которой чуждо всякое человеконенавистничество. Это позорное пятно должно быть смыто. И, слава богу, у нас есть Государственная дума, благодаря которой получилась возможность безбоязненно открыть гнойник государственного организма», – с пафосом возвещал журналист³³.

«Столыпин первой формации, не тот, каким его впоследствии сделали», как отмечал В. А. Маклаков уже в эмиграции, мужественно обличал в Думе прошлые порядки и пытался добиться примирения власти и либеральной общественности, необходимого обеим сторонам для дальнейшего проведения разноплановых реформ. Но Дума и партия кадетов, задававшая стиль поведения народного представительства, не осознали, что Столыпин фактически обращался за поддержкой своей политики – в том числе чтобы увереннее противостоять давлению со стороны реакционного «правого Ахеронта» и «темных сил». Либеральная общественность упустила (в 1906–1907 годах) шанс на соглашение с властью – в лице лучших представителей либеральной бюрократии, ответом Столыпину было бескомпромиссное «В отставку!». «„Темные силы“ не только убили Столыпина, они погубили Россию, – резюмировал Маклаков. – Урусов был прав: с ними не справились»³⁴.