Матушка

Жаркий печной дух обволакивает нежной ласковой дремой, внизу тихонько поскрипывают половицы — это Надежда Тимофеевна, «бабуленька», на ночь обходит со свечой все комнаты, шепча что-то. В кабинете у Ильи Петровича горит лампа, загадочно и маняще поблескивают золотые буквы на толстых корешках книг в угловом шкафу. За этими переплетами волшебная жизнь: в мрачных замках на берегах Рейна и Дуная томятся златокудрые красавицы, к которым спешат на выручку благородные рыцари, храбро восходит на костер французская крестьянка Жанна д’Арк, мечется под звездным куполом неба злобный волшебник Черномор, настигнутый отважным Русланом, тужит об уехавшем на подвиг богатыре девица-краса.

Петя сладко жмурится. В книгах столько интересного. Их герои живут удивительно, непостижимо. Если любят, то до конца жизни, если верят, идут за веру на смерть. В жизни что, тоже так? Спросить, может, у няньки Каролины? Лучше не надо — она уже крепко спит на своих кружевных пуховых подушках, их у нее на кровати целая горка. Ну, Каролина непременно потреплет его по щеке, покачает головой и скажет притворно строгим голосом: «Такой маленький мальчик должен гулять, кушать, слушать нянька и родители. И конечно же, спать. Книжки пишут для взрослые. Вырастешь — сам все узнает».

Лучше, конечно, спросить у матушки, вот вернется из Петербурга и все-все расскажет. Как же долго ее нет… Когда уезжала, на дворе было тепло и солнечно, пахло медом, зрелыми яблоками, в палисаднике тихонько покачивали пушистыми ярко-красными головками красавцы георгины. А бабы и девушки бегали босиком и в пестрых сарафанах. Матушку и брата Колю провожали все, от мала до велика. Тетушка Наталья Васильевна всплакнула, папаша отвернул лицо, пряча непрошеные слезы, а он, Петя, Стойко держался, хотя в горле застрял противный горький комок. Лишь прижался щекой к матушкиной руке и долго-долго не хотел ее отпускать. Пока Каролина силой не оттащила. Вот уже зима на дворе, леса и поля оделись снежной пеленой, за окном шуршит сухая поземка, а ее все нет и нет. Правда, до Петербурга дорога длинная, утомительная — и степью, и лесом, и болотами. Кучер Халит рассказывал, разбойники водятся в лесах. Нет, на матушку не посмеют они напасть. Она глянет на них ласковыми, немного грустными глазами, и у разбойников выпадут из рук топоры и ружья. Они еще пригласят ее с Колей к себе в лесную хижину, накормят ужином, напоят чаем. А после проводят до самых городских ворот.

Тихонько, чтобы не разбудить Каролину, Петя выскальзывает из-под теплого одеяла и идет на цыпочках к двери. На лестнице темно и чуть-чуть страшно, но он все равно должен попасть в гостиную, где стоит этот чудный, удивительно чуткий к его настроению черный лакированный ящик — рояль. Вдруг матушка с Колей приедут завтра утром, а у него еще не совсем готова песенка. Начало не выходит. Нужно, чтобы сперва, когда уехали, было грустно, а потом, чем ближе к их приезду, — весело, радостно, раздольно на душе. Ведь мелодией можно сказать куда больше, чем словами. Он будет играть совсем тихонечко, чтобы не разбудить домашних. И свет зажигать не придется: он давно знает, в какой стороне рояля прячутся нужные ему звуки. Только бы удалось открыть эту тяжелую крышку…

Илья Петрович неслышно подходит сзади и берет сына на руки. Мальчик весь дрожит, наверно, от окон дует. Надо бы сказать Халиту, чтоб лучше подогнал вторые рамы. Петечка все время вертится возле рояля, другой раз к столу не дозовешься, а на дворе ветер, стужа. Отец ласково гладит сынишку по голове, пытаясь усмирить непокорные вихры на макушке. Надо же, как без матери истосковался: похудел, плохо спит. Да что греха таить, он тоже скучает без Сашеньки, еще как скучает. Вроде и сыты все, и заботой неусыпной окружены, и жизненный уклад такой же, как при ней, а все равно не хватает чего-то… Даже запах в доме теперь другой, почти как в заводской конторе. Из всех детей Петечка больше всего на мать похож — и лицом, и душой. Такой же чуткий, ранимый, добрый ко всем и вся на свете. А к музыке как тянется — это тоже от матери. Помнится, в первый год их совместной жизни Сашенька каждый день за рояль садилась, по ее желанию Илья Петрович выписал из Петербурга оркестрину, замысловатый механический орган, который проигрывает отрывки из опер Моцарта, Россини, Доницетти. Петечка впитывает музыку, словно губка. Вчера Илья Петрович слышал, как малыш мурлыкал арию Церлины из «Дон Жуана» Моцарта.

Илья Петрович тихонько поднимается наверх, в мезонин, со спящим Петей на руках. Заботливо укутав ребенка одеялом, прислушивается несколько минут к его ровному спокойному дыханию.

Спит весь дом, спит заметенный снегом Воткинск, небольшой городок в Вятской губернии, затерянный среди необъятных, дорогих сердцу русских просторов.

«Приехали!» — радостно раздается во всем доме. Весело топают по половицам ноги, заливаются визгливым радостным лаем собаки.