P.S. Я буду жить. Проснуться утром – это счастье

Первое, что пришло мне в голову, – это дикий кабан дяди Билла. Несколько недель назад дядя Билл слышал кряхтение и рычание по дороге на рыбалку после работы. Я остановилась и поискала самую большую палку, которую могла бы нести, в надежде, что ее удары окажутся громче, чем глухие толчки моего сердца о ребра. Я нашла сломанную ветку размером с бейсбольную биту, но, ударив ей по дереву для пробы, разбила ее на куски и осталась лишь с полицейской дубинкой в руках.

Другая ветка тоже сломалась.

Я пыталась убедить себя, что это была белка или лиса, но мое сердце, не обманувшись, стучало все сильнее. Я рассудила, что только кто-то достаточно большой, чтобы съесть меня, может шуметь так громко. Я затаила дыхание и пыталась вспомнить все, что знала о столкновениях с дикими животными крупнее бурундука. Смотреть ему в глаза или лечь лицом вниз и притвориться мертвой? Взобраться на ближайшее дерево? Кричать? Бежать?

Бегство и крик казались мне лучшим вариантом, но я была уже на полпути. Бежать вниз к озеру и оказаться одной на пристани или поспешить обратно в безопасный дом?

Что-то подсказало мне, что нужно стоять неподвижно, как скала. Глазам стало больно от напряжения, когда я вглядывалась в чащу леса вокруг меня.

И тут я увидела его.

Это не был дикий кабан дяди Билла.

Это был дядя Билл.

Он прокладывал свой путь через густой лес в нескольких метрах выше береговой линии, его синяя рабочая рубашка – единственный цвет, мелькавший в зарослях листвы. Куда он идет так рано в воскресенье, вместо того чтобы спать? Почему он так далеко в лесу?

Существовал только один способ выяснить, куда он шел, невзирая на то, как трудно это будет сделать в моих новых аквамариновых шлепанцах.

Я пошла за ним.

Я держала дистанцию и охраняла дядю Билла с полчаса, когда он обогнул огромную скалу и взобрался на вырубленные деревья. Он наклонился, чтобы что-то подобрать, а я так быстро обхватила ствол белой канадской ели, что оцарапала щеку о кору.

– Ты уже можешь не прятаться, девочка, – позвал он, его шотландский акцент был заметнее, чем у бабушки. Я вышла из-за дерева, глядя себе под ноги. На мои шлепанцы прилипли кусочки мха, а сверху застряли две коричневых еловых иголки.

– Куда вы идете? – просто спросила я, как будто он направлялся к своей машине, а не в глубину леса.

Он почесал голову и разгладил свои кустистые усы большим и указательным пальцами.

– Сейчас увидишь, крошка Марджи, – он повернулся и продолжил свой поход, – смотри, куда идешь, цыпленок. Пойдем!

Я старалась не отставать. Он передвигался по лесу быстро, как молодой олень, хотя ему было больше шестидесяти, и он был не намного выше бабушки. Дядя Билл был упитанный шотландец и такой сильный, что, по моему убеждению, мог бы переплыть Атлантический океан. Во время Второй мировой войны, когда его корабль разбомбили в Английском канале, он плыл двадцать часов, хотя кровь сочилась из его раны от шрапнели. Его нашли два дня спустя на берегу Франции. Он не помнил, как оказался там.

Дядя Билл остановился на поляне и повернулся ко мне с улыбкой. Я пыталась быстро придумать что-нибудь на тот случай, если он спросит меня, почему я не обливаюсь потом на скамье в церкви Святой Анны с бабушкой и моими сестрами.

– Вот мы и пришли, дорогая. – Он прижал палец к губам, показывая, чтобы я не шумела, и обошел по краю небольшой поляны.

Я остановилась, чтобы осмотреться. Заросли триллиума с его блестящими темно-зелеными листьями укрывали землю сплошным ковром, который расцветал белыми, как снег, цветами каждый май. Почва под моими ногами казалась мягкой, как губка, из-за толстого слоя иголок, опавших листьев и мха. Дядя Билл стоял перед гигантской срубленной сосной, почерневшей от долгих лет в тенистой просеке. Он посмотрел вверх, и я последовала его примеру. Небо было закрыто кронами деревьев и не было видно ни одного солнечного зайчика, пока ветер не поднял заросли листвы и темный потолок покрылся миллионами миниатюрных огоньков, мерцающих сквозь деревья.

Я вскарабкалась на спиленную сосну. Он была такая огромная, что мои ноги не коснулись земли, когда я села на нее.

– Почему вы приходите сюда, дядя Билл? – Я вдыхала сладкий, землистый запах, оставлявший привкус мяты на моем языке.

– Это мой храм, крошка Марджи, – сказал он, снова поглаживая усы, его военное украшение, память, которую он вырастил в честь своих погибших товарищей. – Я прихожу сюда ненадолго каждое воскресенье, пока тетя Нелл спит, а остальные уезжают в Мактьер. – Он сказал Мактьер так, словно это было два слова. Мак Тьер.