Падает снег

Дышать. Глубже дышать. Это всего лишь сессионные проблемы. Да, преподаватель неправ. Да, я ничего не могу сделать. Я должна подчиняться, выставляя себя полной идиоткой. И отдуваться за чужие прогулы. Ненавижу. Нужно считать до десяти. Нет, до двадцати. Либо идти к Максиму. Но не бегать же каждый раз к нему, когда сама переполнена злобой? Конечно, он поможет. Натыкаясь на его истинную суть, сам сразу успокаиваешься. Но мне нужна автономность… Больше я не стану привыкать к людям, не хочу наступать на те же грабли. Уж слишком мне в прошлый раз изранило лицо, а шрамы-то еще не затянулись. Да и вряд ли когда-нибудь исчезнут бесследно. В этот раз я буду с самого начала настраивать себя, что Максим мне ничего не должен, не обязан находиться рядом и помогать, может захотеть и уйти в любой момент, отгородиться от меня и попросить его больше никогда не трогать. Я буду готова. В этот раз – я буду готова. Клянусь.

***

Часто получалось, что я проводила вечер у Максима дома, а затем, уже ближе к полуночи, он отправлял меня домой на такси. Я привыкала к нему. Постепенно, раз за разом, мне становилось легче принимать его таким, какой он есть. То, что было почти невыносимо попервой, теперь переживалось мною стойко: выдерживать его угольный тяжелый взгляд, который прямо говорит, что хочет убить; понимать угрюмое молчание, не успевая наговорить глупостей, чтобы заполнить давящую на психику тишину; привыкнуть к его движениям и деталям поведения, в которых крылось столько агрессивности и резкости, животной и естественной, что не сыграет ни один актер.

Если бы кто увидел Максима в таком виде, не понял бы, как можно находиться в состоянии озлобленности столь долгое время. Любой взбешенный рано или поздно теряет свой накал, а этот в напряжении, как тугая пружина, постоянно. Тяжелый человек, очень тяжелый. И вот всегда же мне везет в этом плане – не просто заурядные мужчины попадаются, которым только секса и пожрать подавай, а Личности, живущие будто бы в других мирах.

Ах, ненавижу вспоминать о прошлом рядом с ним! Чувствую себя предательницей. Причем предательницей и воспоминаний своих, обесцененных настоящим, и людей, которые окружают меня сейчас. Как я смогла? Увлечься кем-то другим? А душа болит все равно… и всепрощающий синдром еще лихорадит сердце. Конечно, я прощу и приму Его, если он вернется. Может быть, я действительно использую Андреева как отвлекающий маневр для поврежденной психики, только неосознанно, сама того не понимая? Если это так, то ничего хорошего в этом нет. И закончится все плачевно.

– Мак, у меня небольшие проблемы с учебой, – прервала я тишину, но не ради того, чтобы о чем-нибудь уже начать говорить за целый час, пока мы находились в одной комнате, а потому, что ситуация действительно не давала мне покоя.

– Все решаемо, – ответил он холодно, словно ему было плевать. Но я знала, что это не так.

– Максим. Я это говорю не для того, чтобы прервать молчание. Это сильно меня тревожит.

– В чем проблема?

Я вкратце пересказала ему сложившуюся накаленную ситуацию с одним предметом, которая была чревата для всей группы.

– Хочешь, я поговорю с ней? Она не права.

– Не нужно, я просто хотела поделиться с тобой.

– Я понял. Это тебя волнует. А теперь тебе стало легче. Да?

– Да, Мак. – Проведя ладонью по красивому лбу, я погладила его темные волосы.

Обожаю, когда они, зачесанные назад, но ничем не связанные, рассыпаются по обе стороны смуглого скуластого лица, прикрывая уши, но оставляя виски открытыми. А если еще и тонкая прядь выпадет на лоб, это вообще загляденье. Как ни странно, с открытием истинной сути привлекательность его внешности не потерялась, а только усилилась.

Точно так же, как я пыталась принять его, Андреев иногда делал попытки понять меня. Частенько он задавал вопросы, просил объяснить тот или иной мой поступок. Он стремился стать обычным человеком ровно настолько, насколько я пыталась стать подобной ему. Совершалось это, чтобы нам было максимально удобно вместе. Ведь, несмотря на феноменальную разницу между нашими личностями, характерами и темпераментами, мы очень хотели быть вместе. Мы старались ради этого.

Несмотря на подавление всех негативных эмоций в присутствии Максима, я все еще испытывала к нему сильное сексуальное влечение. Особенно в такие моменты, как этот, когда он со всей возможной небрежностью сидит в своем кресле, свесив голову набок, со спутанными прядями волос, ниспадающих на лицо и шею, и угрюмым взглядом, направленным куда-то вдаль; босой, в одних лишь брюках или, что реже всего – в шортах, с безупречно гладкой кожей монолитного трапециевидного торса, мягкого и без нарочито выделяющихся мышц.