Падение

В ту ночь Биллу не спалось. Лежа на спине и глядя на вращающийся потолочный вентилятор, он слушал, как у другой стены комнаты похрапывает младший брат. Бежевые занавески на открытом окне заигрывали с теплым летним ветерком Иллинойса, по стене плясали волнистые тени.

Спальню еще окрашивала тьма, когда он оделся, выскользнул из дома и поехал на велосипеде вдоль кукурузных полей на местный крошечный аэродром. На поле стояли два самолета; вдали чернела диспетчерская башня, пустая и немая. Самолеты были однодвигательными и поршневыми – на этом типе он и обучался. Этот тип он перерастет, сменив его на большие двигатели, большую загрузку, тяжелые судна. Билл прислонился к забору и долго смотрел на них.

Или это они смеряли его взглядом? Когда поблекли звезды и розовыми и оранжевыми полосками начал пробиваться рассвет, стало казаться, что теперь они спрашивают его.

Выдержит ли он бремя долга? Сможет ли стать тем, кто требуется на этой работе?

Все выглядело нормально. Шины – новые, детали – смазаны, датчики – на местах, ни трещин, ни расслоений. Заметив краем глаза движение, Билл вышел из-под самолета. Из окна кабины смотрел его второй пилот, Бен Миро, он помахал Биллу, показывая, что тоже на месте. Билл спрятал улыбку, когда тот показал на свою бейсболку «Янкис». Билл с отвращением покачал головой. Второй пилот, не переставая ухмыляться, показал в ответ средний палец.

Закончив обход, Билл поднялся по трапу, бросив последний взгляд на самолет. Яркий красно-белый логотип «Коустал Эйрвейс» на хвосте «аэробуса А320» наполнял его гордостью – и тут вспомнилась Кэрри. Вводя код на двери, он проверил телефон.

Ни пропущенных сообщений. Ни пропущенных звонков.

Когда за ним закрылась дверь, глаза уже привыкли к флуоресцентному освещению. Споткнувшись о сумку пассажира, Билл с удивленным смешком извинился перед мужчиной, хмуро посмотревшим на него сверху вниз, – а это впечатляло, учитывая, что пилот и сам был под два метра ростом. Приглядевшись к форме, пассажир сменил выражение лица на слабую улыбку.

По трапу к самолету тянулась очередь пассажиров, и Билл с обходительной улыбкой принялся петлять между чемоданами и колясками. Наконец поднялся на борт, бросил взгляд через салон в розово-фиолетовом свете – фирменная атмосфера ночного клуба его модной авиакомпании.

– Ну, пора погружаться, – сказал он миниатюрной стюардессе, тянувшейся на цыпочках к одному из шкафчиков на бортовой кухне. Джо обернулась, и в ее глазах загорелось удивление, когда Билл наклонился и обнял ее. Пушистые черные локоны защекотали его щеки, от темно-коричневой кожи повеяло знакомым ароматом ванили.

– Это мой особый аромат, – сказала Джо. – Такой же, как у мамы и у ее мамы. Понимаешь, когда девочке в семье Уоткинсов исполняется тринадцать, на праздник собираются все женщины. Ни одного мужчины – только дамы. Мы садимся на кухне. Говорим, готовим и просто… чувствуем все поколения женщин.

Ее речь звучала как музыка. Билл наслаждался каждой ее растянутой гласной, замечал каждый волнистый перелив и каждую непредсказуемую интонацию. Он постоянно расспрашивал ее о детстве, потому что любил, как проступает поблекший восточнотехасский акцент – а он проступал всегда, если она рассказывала о прошлом. Билл допил пиво и сделал жест бармену, чтобы заказ повторили.