Падение «ангелов»

«Почему здешние власти ничего не предпримут? Почему они только по одиночке отлавливают отчаянных радикалов? Вот Фемистокл, ему сам Канцлер доверил следить за выполнением соглашений, почему-то не смотрит за тем, что происходит. Сериль невольно обращается к памяти, где звучат хвалебные фразы имперской пропаганды, которая ставила Фемистокла, как человека, второго «после Канцлера», ибо он смог целый регион привести под власть императора, без большой крови и выстрелов, а значит повелитель земель от Геркулесовых столбов до града Константина ему доверяет и вверяет попечение о землях балканских. Но ничего хорошего не произошло… полицейских, которые служат Рейху, становится всё меньше, а их место занимает Милиция Балканской Автономии, которая занимается преимущественно бумагомарательством; её знакомые с севера рассказывают, что появилось какое-то подпольное движение «Свободная Македония», которое устраивает саботажи и налёты, похищает людей и грабит магазины; ненависть местных продолжает увеличиваться – «истинные греки» могут нахамить в магазине или отвести за угол и избить. А Фемистоклу до этого нет дела, он продолжает рапортовать в Рим, что всё в порядке, уверяя Канцлера, что располагать на территории южных Балкан отделения Инквизиции и Культа Государства ещё рано, что нужно подготовить почву для их водворения на землю «греческую».

Но это ещё не всё, что беспокоит Сериль. Великий Коринф – огромный город, где есть несколько отделений орденов, но и они уподобились молчаливым статуям, которые не видят, не слышат и не говорят о том, что происходит. Воины Империи словно отступили от её проблем. Тут же на вторую чашу весов ложится мысль, что они и не должны заниматься этими проблемами – их дело вести войну, а не патрулировать улицы. Но всё же, одно наблюдение её настораживает – ещё два года назад большинство воинов орденов посещали воскресные службы и мессы, а сейчас количество молящихся сократилось едва ли не в десять раз. И единственным объяснением того, что эти люди нарушают постулаты Канцлера и Церкви может быть тяжёлый труд на благо Рейха, но они только и делают, что сидят на месте.

«Почему всё так?» – от накопившихся сомнений и мыслей рождается вопрос у Сериль, но он остался без ответа, и она продолжила идти на работу средь мрачного города, покрытого вуалью напряжённого ожидания. Внезапно раздалось звучание телефона в её сумочке и Сериль мгновенно его вынула, приложив к уху.

– Сериль, это Элизабет.

– Что, опять ругать будешь? – сделался грубый голос у Сериль.

– Нет-нет, просто прошу простить за тот инцидент. Я не хотела… просто ворвалось, ты прости мен.

– Хорошо.

Элизабет положила трубку и успокоилась. Нет, в ней играла не совесть, не какие-либо светлые чувство воззвали к тому, чтобы она отзвонилась и попросила прощение, а банальный страх наказания. В её сознании появилась мысль, что если Сериль жената на капитане одного из орденов, то только одной жалобы хватило бы, чтобы упечь её куда подальше.

Рыжеволосая девушка идёт по улице и видит то, что стало с её любимым городом, то, во что он выродился. Камеры наблюдения смотрят на неё взором тысячи очей, церковники и полицейские готовы оштрафовать за любое нарушение, будь даже самое незначительное. В её кармане её пальто до сих где-то валяется справка об уплате штрафа за то, что она посмела негативно высказаться об имперской образовательной политике. Её всего лишь не понравилось, что в школе её ребёнка заставляют переучиваться на имперский язык, и при этом заставляют отказываться повсеместно отказываться от родной речи.

– Ох, Линно и Дан, – тяжко выдохнула девушка, памятуя о тех временах, когда в Великом Коринфе была свобода и она вышла замуж сразу за двух мужчин; семейная жреческая политика «Храма Геры», да и светские власти не воспрещали этого. Она понимала, что это отступление от традиций их славных далёких предков, но что поделать – так истолковали волю богов жрецы, которые первые поспешили набить свои дома жёнами и мужьями.

Но после прихода Империи всё изменилось. Её браки были аннулированы, как незаконные, всё храмовой семейное управление разогнали и теперь рейховские священники и чиновники держат семейную политику в железной клетке. Горестный ком подкатил к девушке от ощущения одиночества, ведь её сердце не смогло выбрать с кем остаться.

– Лучше бы сразу одного выбирала и с ним жила, – выдавила из себя Элизабет, понимая, что теперь ей одной придётся поднимать ребёнка, однако чувствуя где-то в глубине души, что и сожительство с двумя мужчинами для выживания не есть нечто хорошее.