Падение Арконы

- Здесь и не такое привидится! Страна Снежных Великанов. Кругом болота, промерзшие до дна, лесные дебри, а в дебрях этих - бандиты.

- Ты имеешь ввиду партизан? - уточнил Вальтер.

- Бандиты! Дикари! Они взрывают мосты, полотно. Они убивают своих же по малейшему подозрению в сотрудничестве с нами. Нервы стали никуда. По коварству и жестокости русские превосходят даже сербов. И вообще, оставим этот разговор!

Лучше скажи, что нового в Берлине? - прервал излияния души Курт.

Вальтер задумался:

- Трудно сказать. Я ведь, выражаясь фронтовым языком - тыловая крыса. Да, все обычно. Пригляделось...

Картину смотрел, называется "Фридерикус". Король ходит пол-фильма в дырявых ботинках - наверное, наших женщин готовят к кадрам об убитых сыновьях. Но, вообще, все уверены в конечной победе.

- Я тоже уверен, ты не думай, Вальтер! Я тоже уверен. Вот, согреюсь, и стану совсем уверенным...- добавил Курт, отхлебнул из фляги, затем, закрыв ее, встряхнул, чтобы убедиться в достаточном количестве содержимого.

Не все еще выпито - не замерзнем.

* * * - Товарищ сержант! А, товарищ сержант! - белобрысый паренек вытер рукавом нос. На его лице расцвела лучистая улыбка.

- Обожди, Зинченко! Дай, дух перевести...

- А все-таки, утекли! Утекли, товарищ сержант!

- Тихо, весь лес разбудишь... - прошипел Василий.

Автоматная очередь аккуратно пробила вату телогрейки на спине паренька. Зинченко рухнул в снег.

- Гады!!! - заорал Василий, опустошив рожок трофейного шмайсера в березы.

- Рус, здавайсь! - услышал он в ответ.

- Как же! А это видали! - Василий рванулся через сугробы, петляя среди деревьев. Вслед засвистели пули.

Он пару раз огрызнулся из винтовки, отбросив бесполезный теперь автомат.

Занималась вьюга. Немцы, было рассыпавшиеся в цепь, приотстали...

Оглянулся. Никого. Спасибо Матушке-Зиме!

Сам-то он привычный. Все русские "А" - любят быструю езду, "Б" -- поют с детства военные песни, и, наконец, "В" - не боятся мороза.

Однако, на немца надейся - а сам не плошай.

Взяв пригоршню снега, Василий надраил порядком покрасневший нос, дошла очередь и до ушей. Это заняло у него минуты две. Прислонившись к стволу высоченной сосны, он вслушивался в нарастающий вой, пытаясь различить скрип сапог. Попробуй, походи-ка Фриц по нашим чащобам! Достав из-за пояса рукавицы, он погрузил в них по пятерне, испытав несказанное удовольствие.

До партизанской стоянки было километров десять- двенадцать. Снегу навалило, да еще вьюга. Затемно доберется.

Жаль, правда, ребят. Но тут уж, как говорится, судьба. Ничего не попишешь... Фрицы, сволочи, для острастки по кустам стреляют. И надо же было Сашке высунуться. Их машина точно на мину шла, а он, дурак, возьми и покажись... А может, его и не заметили? Но так глупо - в самую грудь! Эх, Сашка! Только охнуть и успел.

Немцы вылезли на дорогу и устроили такой салют, что если б не упал в ложбинку - крышка. Затем два часа преследования. Оторвались. Еще более нелепая смерть Зинченко. Как его... Мишка? Ваня? Сева? Все звали по фамилии. Сержант обязан знать имя и отчество своих подчиненных. Завтра вернемся - похороним по-свойски. Не гоже человечьим мясом зверье кормить.

И лежит теперь этот улыбчивый рядовой Зинченко, тупо уставившись в холодное небо. И нет ему больше дела до этой проклятой войны. Но не пройдет и дня, как напишет об нем комиссар - "ваш сын погиб смертью храбрых", и упадет мать, рыдая, сраженная скупыми строчками похоронки. А Зинченко лежит себе среди лесочка... Теперь, наверное, уж не лежит. А где-то там.

Василий неопределенно посмотрел ввысь, но тут же одернул себя: "Ишь, засмотрелся! А ну, вперед!... Я всегда готов по приказу РабочеКрестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, и как воин... - тут он ускорил шаг, пряча щеки в кучерявый черный воротник- ... и как воин РабочеКрестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же по злому умыслу я нарушу... Вон, брат отца. Умница. Книжный человек. А двадцать лет отсидел ни за что... И чего он мог нарушить одному Богу известно."

Впрочем, дядька Олег не любил распространяться на этот счет. И, что касается его срока - так это односельчане только подумали- не миновала, мол, Власова суровая кара советского закона. Ну, был мужик, да сгинул. А за что? Куда?

Деревенька маленькая. Худая. Всяк про соседа своего знает. Но про Олега никто ничего толком не ведал. Пропал дядька в двадцатом, Ваське тогда три годика было, а объявился лишь в тридцать восьмом. Вернулся, старый черт, ничуть не изменившись, будто под пятьдесят, хоть старше отца Васьки на пятнадцать лет, а тому уже к шестидесяти. Занял пустую избу у самого краю. Зарылся в тома книжек. На расспросы отшучивался.

Один раз из обкома заглянули, но как приехали - так и уехали. Мало ли заброшенных деревень на Святой Руси ?

"Что-то вьюга разыгралась? Остановишься - помрешь. Нынче темнеет ранехонько. А уже часа три, три с половиной.