Падение дома Ашеров. Страшные истории о тайнах и воображении

Тогда я углубился в сокрытые пристанища болота, и пошел среди ропота лилий, и воззвал к гиппопотамам, которые живут среди топей в пристанищах болота. И гиппопотамы услышали зов мой, и пришли, с бегемотом*, к подножью утеса, и громки, и ужасны были их вопли, и месяц горел на небесах. И я лежал тайно в своем прибежище и следил за действиями человека. И человек трепетал в уединении; – и ночь убывала, но он сидел на утесе.

Тогда я проклял стихии заклятием смятения, и страшная буря собралась на небе, где до тех пор не было ветра. И небеса побагровели от свирепости бури – и дождь стал хлестать о голову человека – и воды реки полились через берега – и река, возмущенная, покрылась пеной – и водяные лилии закричали на своем ложе – и лес, ломаясь, затрещал под ветром – и прокатился гром – и засверкала молния – и утес треснул до основания. И я лежал тайно в своем прибежище и следил за действиями человека. И человек трепетал в уединении; – и ночь убывала, но он сидел на утесе.

Тогда я пришел в ярость, и проклял, заклятием молчания, реку, и лилии, и ветер, и лес, и небо, и гром, и вздохи водяных лилий. И стали они прокляты, и погрузились в безмолвие. И месяц задержал свой колеблющийся путь по небу – и гром замер вдали – и молния потухла – и тучи повисли недвижно – и воды вошли в берега и замерли – и деревья перестали качаться – и водяные лилии больше не вздыхали – и ропот не был слышен между них – ни тени звука во всей обширной беспредельной пустыне. И я устремил свой взгляд к буквам на утесе, и они изменились;– и буквы были молчание.

И я взглянул на лицо человека, и лицо его было бледно от ужаса. И, поспешно, он поднял свою голову, и вскочил, и прислушался. Но не было ни звука во всей обширной беспредельной пустыне, и буквы на утесе были молчание. И человек задрожал, и отвратил лицо свое, и убежал, бежал прочь так быстро, что я больше не видал его».

* * *

Да, много есть прекрасных сказок в томах, исписанных Магами – в окованных железными переплетами задумчивых томах, исписанных Магами. Я говорю, в них есть великие легенды о Небе, и Земле, и о могучем Море – и о Гениях, которые управляли и морем, и землей, и высоким небом. И много было знания в изречениях, которые говорились сибиллами; и святые, святые тайны были услышаны некогда темными листьями, трепетавшими вокруг Додоны* – но, истинно, эту сказку, которую рассказал мне Дьявол, сидя рядом со мной в тени гробницы, считаю я самой чудной изо всех! И когда Дьявол окончил свой рассказ, он упал навзничь в углубление гробницы и захохотал. И я не мог смеяться вместе с Дьяволом, и он проклял меня, потому что я не мог смеяться. И рысь, которая всегда живет в гробнице, вышла оттуда, и легла у ног Дьявола, и стала пристально смотреть ему в глаза.

Элеонора

Sub соnservаtionе fоrmае sресificае sаlvа аnimа[100].

Раймунд Луллий

*

Я принадлежу к роду, отличающемуся пламенным воображением и пылкими страстями. Люди назвали меня сумасшедшим, но еще вопрос: не представляет ли сумасшествие высшей степени разума, не возникает ли все славное и глубокое из расстройства мысли, из какой-либо одной силы души, преувеличенно развитой насчет всех остальных? Те, кто видит сны наяву, открывают многое, ускользающее от тех, кто видит сны только во сне. В своих тусклых видениях заглядывают они в вечность и содрогаются, пробудившись и вспоминая, что стояли на краю великой тайны. Урывками учатся мудрости, которая есть благо, и той, которая есть зло. Они проникают, без руля и без компаса, в безбрежный океан «света неизреченного» и подобно путешественникам нубийского географа* «аgrеssi sunt mаrе tenebrarum, quid in ео еsset ехрlоrаturi»[101].

Согласимся, что я – сумасшедший. Я сознаю, что духовное существование мое представляет две области: одна – область несомненно здравого рассудка, связанная с воспоминаниями о юной поре моей жизни; другая – область тумана и сомнений, связанная с настоящим и с воспоминаниями о второй великой поре моего бытия. Итак, всему, что я буду рассказывать о ранней юности, верьте; а рассказу о позднейшем времени доверяйте лишь в той мере, насколько это покажется вам достойным веры, или вовсе не верьте, или, если не верить не можете, будьте Эдипом этой загадки.

Та, которую любил я в юности и о которой пишу теперь спокойно и хладнокровно, была единственная дочь единственной сестры моей покойной матери. Ее звали Элеонора. Мы всегда жили вместе, под тропическим солнцем, в долине Разноцветных Трав. Ни один путник не проходил без вожатого по этой долине, так как она лежит далеко, среди огромных холмов, нависших над нею со всех сторон и заслонивших от солнечного света ее уютные уголки. Никакой тропы не видно кругом, и, чтобы добраться до нашего счастливого убежища, надо было пробиваться сквозь листву бесчисленных деревьев и погубить, растоптать миллионы благоуханных цветов. Так жили мы одни – я, моя кузина и мать ее, – и мир для нас замыкался в пределах этой долины.