Нэн принялась раздевать меня, распустила мне волосы на ночь и начала причесывать меня. Кажется, она сгорала от любопытства и в то же время казалась виноватой и напряженной.
Что за тайну она скрывает от меня?
– Ну, как же все оборачивается? – спросила Нэн.
– Пока мне трудно сказать что-то определенное, – сдержанно ответила я.
Я протянула руки, Нэн подала мне халат.
– Ты знаешь, скоро ли мы прибудем? – задала я последний перед сном вопрос.
– Большой Джон говорит, что нам осталось плыть меньше недели.
– Что ж, это хорошо. Ступай, отдыхай.
Я потушила свечи и лежала с закрытыми глазами.
Да, это и в самом деле хорошо, что скоро закончится мое странное и тягостное путешествие. А там, на суше, разрешатся все загадки. С этой мыслью я заснула.
Когда засыпаешь крепко, пробуждение всегда неожиданно. Должно быть, служанка или Нэн уже успели раздвинуть занавеси. Яркое солнце играло на лакированной поверхности мебели, сверкала позолота. В окна каюты видны были волны.
Я поднялась с постели, сунула ноги в легкие домашние туфли и позвонила в колокольчик.
Нэн принесла теплый хлеб с медом и кофе со сливками. Накинув пеньюар, с неубранными волосами я села завтракать. Нэн ушла.
К счастью, пережитые несчастья не лишили меня аппетита. Я завтракала с удовольствием.
Раздался стук в дверь.
– Да, входите, – машинально пригласила я.
И тотчас же быстро подумала, что постучали как-то странно. Это была явно женщина. Одна из служанок? Но у меня уже не оставалось времени раздумывать.
В легко приоткрытую дверь проскользнула женщина.
Я увидела ее всю, ярко освещенную солнцем. В изящном голубом платье, с туберозами в пышных черных волосах.
Я не верила в привидения. Но все равно была ошеломлена и замерла. Я не могла произнести ни слова. Мне было страшно. Я прежде была уверена, что привидений не бывает. Но вот… Что это? Как это понимать? Кто передо мной?
Я с усилием вскинула голову и встретилась с этим уже знакомым мне, спокойным взглядом ясных голубых глаз.
У меня не осталось больше сомнений. Конечно, это не призрак. Это живая Коринна. Значит, она жива! Но тогда…
Анонимное письмо, извещавшее о ее внезапной смерти!
Я стала жертвой интриги. Как нелепо, как глупо!
А теперь… Что я могу сказать ей? Что я делаю здесь, на этом корабле? На что я могу надеяться? Я совершенно одинока, я никому не нужна. Боже!
– Как вы себя чувствуете? – мягко произнесла Коринна.
Здесь все только и делали, что заботились о моем здоровье!
– Благодарю вас, прекрасно, – кажется, я произнесла это спокойно.
Я лихорадочно обдумывала, что же мне сказать дальше. Но Коринна опередила меня.
– Я хотела бы поговорить с вами, – спокойно произнесла она. – Вы не возражаете?
– О нет! Прошу вас.
Я уже кончила завтракать и пересела в кресло. Моя собеседница вежливо присела на канапе.
– Мне хотелось бы знать планы вашей светлости, – Коринна удивительно умела сохранять спокойствие в самых рискованных ситуациях.
– Что вы имеете в виду, леди Карлтон? – лишь бы мой голос не звучал резко и иронически. В сущности, я не ждала и не хотела от Коринны никаких объяснений. Я просто тянула время. Я ведь отлично понимала, что именно хочет она мне сказать. Она воображает, будто в своем праве; полагает, что она – единственная законная супруга лорда Карлтона, а я для нее – наглая разрушительница ее семейного гнезда. Впрочем, а если Карлтон все рассказал ей? Или нет? Мне вдруг сделались отвратительны все эти увертки, обтекаемые фразы, фигуры умолчания. Мне захотелось говорить обо всем прямо и четко.
– Мне кажется, вы догадываетесь, что я имею в виду, – сдержанно произнесла Коринна.
– Да, я не просто догадываюсь; я, по-видимому, просто-напросто знаю. Но я не знаю, что именно известно вам, миледи Карлтон. Вы, конечно, считаете меня наглой и бессовестной женщиной, пытающейся отнять у вас любимого супруга, разрушить ваш семейный очаг. (Резким движением головы я откинула на спину распущенные волосы.) А между тем, я мать наследника и первенца лорда Карлтона, Брюса Младшего; я законная жена лорда Карлтона, мы обвенчаны. Известно ли вам это?
В комнате повисло мрачное молчание.
– Мне все известно, – выдохнула Коринна.
– Что ж (это явилось для меня в некоторой степени неожиданностью), вы вправе осуждать меня. Но вы должны, вы можете попытаться понять меня. Вы, вероятно, провели детство и раннюю юность под крылышком любящих родителей; вам не было нужды обдумывать свою судьбу, решаться на рискованные поступки. Со мной все было иначе. Я всегда должна была сама заботиться о своем благополучии. И в чем же можно обвинить меня? В том, что я не пожелала прозябать? В том, что я не захотела, чтобы моя молодость и красота угасли без всякой пользы? В том, что я пыталась, как могла, бороться с тяжелыми обстоятельствами моей жизни? Я готова признать себя виновной. Но все же мне кажется, что для того, чтобы судить меня, нужно, простите за грубость, побывать в моей шкуре!
Я резко оборвала свою взволнованную речь. А, пусть все летит к чертям!