Падение Иерусалима

- Ожоги второй степени на большой части тела. Тепловой удар. Это так, на первый взгляд. Насколько с виду можно судить. Скорая приедет минут через пятнадцать.

- В сознании он?

- Нет, бредит. Доктор дал ему успокаивающее.

Повесив трубку, Бен Тов тут же связался с клиникой в Хадассе и сразу взял самую высокую ноту:

- Немедленно поставьте в известность вашу администрацию: через час или около того к вам доставят пациента, которому понадобится отдельная палата и максимальный уход - так распорядился министр обороны.

Он вкратце объяснил, в каком состоянии пациент, и выслушал ответ, что тревожить начальство не обязательно: в клинике любой вправе рассчитывать на внимание и заботу.

- А я вам говорю, предупредите заведующего, ему следует быть в курсе дела.

Что-то такое прозвучало в его голосе - дежурный врач спорить не стал:

- Хорошо, сейчас я ему позвоню.

Бен Тов, сам не замечая, что улыбается во весь рот, погасил свет в гостиной, пошел в спальню и разбудил жену:

- Мы его спасли, - сказал он торжествующе в ответ на ее недоуменный взгляд. - Вытащили его, он в порядке...

Утром он первым делом заехал в клинику. Эссат еще толком не пришел в себя и встретил его только бледной улыбкой. Возле него хлопотала тоненькая, как прутик, медсестра, пытавшаяся напоить сонного пациента водой из поильника:

- Это необходимо, - увещевала она. - Ну, еще глоточек.

Бен Това, который топтался будто медведь, в сверкающей чистоте палаты, разглядывая больного почти отеческим взглядом, она через минуту выставила за дверь.

Уходя, он увидел, как Эссат послушно глотнул воды, и вдруг спохватился:

- Да, а где его одежда?

- В шкафу, - буркнула заботливая сестричка.

Эссат услышал и внезапно подал признаки жизни:

- Ботинок, - прошептал он. Бен Тов успокаивающе дотронулся до его руки:

- Понял. Поправляйся, я скоро вернусь.

- Ну уж нет, - возразила медсестра. - Больному нужен покой. Раньше шести вечера и не думайте здесь появляться.

Бен Тов понял, что тут главный - не он, и спорить не стал.

У себя он осмотрел ботинки Эссата, достал из одного упрятанную под стельку записку - и ничего в ней не понял, но на всякий случай запер в ящик стола. Потом пошел к Мемуне.

- Ну и что удалось узнать?

- Пока не знаю - агент еще не в себе, только завтра сможет говорить.

- Держи меня в курсе.

- Ну конечно.

- Ты понимаешь, естественно, что если информация окажется недостаточно ценной, то с министром возникнут большие трудности. Он уже высказал мне сегодня свои претензии.

- Главное, надо было спасти парня от дамасских застенков. Слава Богу, удалось - так какие там еще претензии?

- Министр ждет сведений, которые подтвердили бы, что "Шатила" действительно представляет реальную опасность.

- Так и я, и наш премьер - все мы рассчитываем добыть такую информацию. Это было бы большой удачей. Получим ее - отлично. Не получим - будем продолжать действовать, искать. Гарантий я не давал - их и быть не могло.

Мемуне даже растерялся от этакой наглости и приготовился было ответить, но пока он обдумывал достойный ответ, дверь за Бен Товом закрылась.

А тот и не подумал возвращаться к себе; он вышел из здания и направился на улицу Абарбанел. Там ему пришлось проделать весь обычный ритуал, прежде чем он смог поговорить с Баумом.

- Нам-таки пришлось того парня из "Шатилы" убрать - прямо из их лап выхватили. Ничего не поделаешь, это было необходимо: его выдали; они поймали одного из наших агентов, тот, видно, под пытками сломался...

- Какие-нибудь полезные сведения твой беглец тебе доставил?

- Кое-что, только точно не знаю, какие именно, он сам должен объяснить, но пока не в состоянии.

- Можешь мне сказать?

- Скажу, когда сам знать буду.

- У тебя там больше нет никого?

- Никого. Тем более я на тебя теперь рассчитываю.

- Мы тут разрабатываем одну зацепку. Не могу сказать, что далеко продвинулись.

- Постарайся, ладно?

Они пожелали друг другу успехов, и Баум, тяжко вздохнув, повесил трубку. Он медленно направился к себе на улицу Соссэ и по дороге размышлял об услышанном и о том, что досье, на которые он так рассчитывал, столько надежд возлагал, не пожелали раскрывать свои секреты. Ему все казалось, что где-то он допустил промах. Двое его молодых сотрудников, которым он поручил разузнать все, добыли множество разнообразных фактов, но все они незначительны и к делу отношения не имеют. Как тут продвинешься вперед, да и есть ли вообще такая возможность? Одно ясно: не побывать ему на собрании клуба любителей кошек, который в воскресенье соберется в Шартре. Его пригласили, чтобы он рассказал о породе кошек с острова Мэн и для участия в жюри. Ему хотелось бы поехать - но как оправдать свое отсутствие на работе, когда он других вызывает в выходные дни? Тем более обидно, потому что в Шартре всегда подают прекрасный обед.

Он снова не удержался от вздоха и, придя в свой кабинет, вызвал Алламбо: поговорить надо.

- О чем? - осведомился Алламбо, усаживаясь. - Об этих германских делах?

- Ради Бога, - попросил Баум, - ни слова о германских делах. Я себя недостаточно хорошо для них чувствую.

- Ну, не буду.