Падение империи

— Ты забываешься, дерзкая девчонка! — растерянно шептала она, не находя возражений на страшные обвинения Матасунты. — Как ты смеешь так непочтительно говорить со своей матерью, с королевой?

— Я твоя дочь, матушка, — насмешливо ответила девушка. — Смелости я научилась у тебя самой.

Амаласунта не отвечала. Молча прошлась она по комнате и затем внезапно остановилась перед дочерью и произнесла странно пытливым голосом:

— Ты говоришь слишком много и слишком хорошо о любви, Матасунта. Как смогла ты научиться понимать ее в шестнадцать лет… лучше, чем я в тридцать девять?.. Отвечай! Я хочу знать настоящую причину твоего упорства.

В первый раз после начала разговора смущение овладело Матасунтой. Краска медленно заволокла ее прекрасное лицо, придавая ему чарующее выражение девственной стыдливости.

— Ты молчишь? — нетерпеливо крикнула правительница. — Ты не смеешь отвечать мне или не хочешь?

— Не хочу и не могу, — едва слышно проговорила девушка, низко опуская прекрасную зардевшуюся головку.

— Дочь Амалунгов собирается солгать? — презрительно произнесла правительница. — Неужели ты боишься правды, внучка Теодорика?

Гордо поднялась золотоволосая голова царственной красавицы и розовые губки произнесли решительно:

— Я ничего не боюсь, матушка.

— Значит, ты стыдишься своей любви?..

— Я стыжусь? — вскрикнула Матасунта, и глаза ее засверкали как синие звезды. — С гордостью повторю я всему миру мое признание, матушка. Да, я люблю… безумно… страстно! Люблю с тех пор, как научилась думать и понимать… и буду любить до тех пор, пока мои мертвые глаза не засыпят могильной землей. Живая я не откажусь от своей любви.

— Ты любишь, несчастная? Кого? Я хочу знать его имя!

— Напрасно, матушка. Никакие силы не вырвут его у меня.

Так прекрасна и решительна была молодая красавица, такой непоколебимой энергией звучал ее нежный голос, что Амаласунта поняла бесполезность дальнейших вопросов.

Наступило тяжелое молчание. Правительница медленно прошлась из конца в конец роскошного покоя.

Матасунта молча следила за ней глазами, по-прежнему неподвижно стоя возле небольшого столика, на мозаичную доску которого опиралась ее обнаженная, белая, божественно прекрасная рука.

И снова Амаласунта обратилась к дочери:

— Поговорим спокойно, дитя мое. Я знаю, что моя дочь — необыкновенная девушка и что она может совершить необычайный подвиг. Я прошу тебя, Матасунта, пожертвуй своей любовью ради высочайшей земной цели, ради царского величия.

Матасунта медленно подняла глаза на говорившую.

— Для меня, матушка, высочайшей целью является моя любовь. Для нее я пожертвую всем.

— Ты можешь быть королевой!..

— Я хочу быть королевой любви, матушка!.. Хочу быть женщиной любимой и любящей, не больше того!..

— Женщиной… Какое жалкое назначение. Для этого ли наградило тебя небо такой исключительной красотой?

— Если я прекрасна, как говорят все, тем лучше! Свою красоту я отдам тому, кого люблю, или унесу ее нетронутой в могилу.

— И так может чувствовать внучка Теодорика, моя дочь и наследница? О, Матасунта, неужели ты не сознаешь своих обязанностей перед твоим народом, неужели не любишь его?..

— Нет, матушка!. Прости мне эту печальную правду! Минутами я сама стыжусь своего равнодушия к готам. И все же не могу заставить себя любить их так, как любил их мой бедный Аталарих. Твое воспитание оставило неизгладимые следы, матушка. С раннего детства я слышала твои презрительные речи о дикости готов. Ты называла их не иначе, как варварами. Могло ли сердце ребенка не поддаться влиянию подобных речей?..

Вздох, похожий на стон, вырвался из высокой груди Амаласунты.

— Горе мне! — прошептала она. — Как страшно мстит за себя моя ошибка. Горе мне, если я сама виновата в том, что вышло из моей дочери!

— Да, матушка, в этом твоя вина. Ты заставила меня ненавидеть ту корону, из-за которой мы все столько страдали. Ты любила только этот золотой обруч, украшающий твою голову, он был нашим вечным соперником. Он вытеснил из твоего сердца мужа и детей. Разве я могу забыть, как отталкивала ты меня, девчонку, не могущую заменить тебе сына, наследника престола. И когда этот наследник родился, скажи, положа руку на сердце, кого любила ты в Аталарихе, своего сына или будущего императора италийского? О, мой бедный брат! Он страдал всю свою недолгую жизнь так же и от того же, отчего и отец. Ты не знаешь, как горько чувствовали мы, дети, наше душевное одиночество, как часто плакали мы над могилой отца, забытой его вдовой, нашей матерью.

Мягкий голос молодой девушки звучал суровым укором, под влиянием которого Амаласунта невольно склонила голову.

— Дитя мое… отчего ты раньше не говорила мне ничего подобного? Отчего высказалась откровенно только теперь, когда я прошу у тебя жертвы великой, но необходимой? Да, ты права, я вижу это теперь и сознаюсь в том, что виновата перед тобой. Но будь же великодушна, дочь моя. Докажи, что у тебя, упрекающей меня в бессердечности, есть сердце, способное принести величайшую жертву ради спасения своей матери.

Прекрасная головка Матасунты поднялась с выражением непреодолимого решения.