Падение к подножью пирамид

Спуститься во двор Лукашевского заставили громкие голоса. Разговаривали, а вернее, кричали друг на друга Александрина и Полудин.

Еще стоя на железной лестнице, Лукашевский понял, что происходит: Полудин седлал своего Скилура, собираясь куда-то ехать, а Александрина пыталась помешать ему.

"Ты дурак! — кричала она. — Не смей! Подумай обо мне и о Павлуше! Ты пропадешь! И мы пропадем! Одумайся! Что ты затеял? Или ты спятил совсем? Не смей!"

Увидев Лукашевского, Александрина подбежала к нему, схватила за руку и потащила к Полудину.

"Остановите его! Петр Петрович! Скажите ему, что он свихнулся. Он решил уехать, чтобы отомстить бандитам! Но это же безумие! Петр Петрович! заплакала она. — Его там убьют!"

"Не убьют, — сказал Полудин, приторачивая к седлу сумки. — У меня ружье. А патронов хватит на всех… Я не смогу здесь сидеть! — закричал он зло. — Не подходите ко мне!"

Только теперь Лукашевский увидел Рудольфа, который стоял у ворот, держа у пояса автомат.

"Я его не выпущу, — сказал Рудольф, встретившись взглядом с Лукашевским. Убью лошадь!"

Полудин скинул с плеча ружье и двинулся на Рудольфа, загоняя на ходу в казенник патроны. Скилур пошел за ним.

"Выпустите его! — приказал Рудольфу Лукашевский. — Отойди от ворот! — и добавил, обратясь к Александрине: — Не убивайся. Никуда он не денется. Порыскает по степи, ничего не найдет и вернется. Остынет, дурь пройдет, и он вернется".

Рудольф, повинуясь Лукашевскому, отошел в сторону. Полудин вывел коня через калитку и вскочил в седло.

"Когда тебя ждать?" — спросил его Рудольф.

"Когда рак на горе свистнет", — ответил Полудин и ударил каблуками коня. Скилур взял с места в карьер. Александрина, рыдая от горя, вырвалась из рук Лукашевского и бросилась к воротам. Рудольф успел захлопнуть калитку и остановил ее.

"Черт с ним, — сказал он о Полудине. — Разве ты не заметила, что он стал совсем диким?"

Лукашевский подошел к Александрине, обнял ее за плечи и повел в дом.

Яковлев позвонил в милицию и сообщил о ночном нападении на маяк. Разговаривал с начальником милиции, своим знакомым. Попросил его выслать к вечеру наряд на тот случай, если налет повторится. Долго слушал ответ, потом выругался и бросил трубку.

"Что там?" — спросил Лукашевский.

"Хуже нашего, — ответил Яковлев. — Сожгли два дома и магазин. Я поеду. Мне надо! — повысил он голос, словно Лукашевский удерживал его. — Понимаешь? Надо!"

"Вольному воля, — сказал Лукашевский. — Поезжай, если надо".

Яковлев уехал. Пообещал позвонить.

Петр Петрович залил в бак электростанции последнюю канистру горючего и запустил двигатель.

"На сколько же хватит одной подзарядки?" — спросил его ходивший по пятам Рудольф.

"На три ночи", — ответил Лукашевский.

"Значит, в субботу погружаемся, как говорится, в полную тьму? — сделал вывод Рудольф. — Веселенькая история".

"Есть немного керосина для ламп, — сказал Петр Петрович. — Без света не останемся".

Перед обедом Петр Петрович наведался к Алек-сандрине.

Александрина увязывала в узлы одежду.

"Куда?" — спросил ее Петр Петрович.

"Куда-нибудь, — ответила Александрина. — Съезжу в райцентр. Может быть, удастся снять комнату. А что дальше — не знаю".

"Он скоро вернется", — сказал о Полудине Петр Петрович.

"Нет, — вздохнула Александрина. — Вы просто не знаете, как он переменился с той поры, когда увидел на курганах скифских баб".

Лукашевский сказал Александрине, что поможет ей подыскать в райцентре квартиру и перевезти вещи. Разговор о Полудине не поддержал, хотя и сам замечал в нем перемены, о которых говорила Александрина: и грубость, и внезапные вспышки озлобления, и резкие диковатые жесты, движения. А как он пошел с ружьем на Рудольфа… Рудольф сказал, что убьет коня, а кого собирался убить Полудин?

После обеда Рудольф оседлал одного из коней и повел к воротам. "Тоже в степь, к половцам?" — спросил Лукашевский.

"Потренируюсь в верховой езде, — ответил Рудольф, надевая автомат на шею. — Не помешает". Петр Петрович не понял, что Рудольфу не помешает — тренировка или автомат на шее, — но переспрашивать не стал.

Двигатель электростанции заглох сам — громко чихнул, сделал паузу, затем снова послышались судорожные выхлопы и наступила тишина. Кончилось горючее. Лукашевский сбежал вниз, в аккумуляторную, и переключил рубильник. Подумал, что, может быть, в последний раз. Вздохнул: как-никак, но рукоятка рубильника была отшлифована до блеска прикосновением его ладоней. Услышал телефонные звонки в аппаратной. Звонил Яковлев.

"Сожгли мой дом, — сказал Яковлев. — Разграбили и сожгли. Все сгорело".

"Возвращайся ко мне, — посоветовал ему Лукашевский. — Что тебе там делать?"

"Я должен найти поджигателей и упечь их за решетку".

"Брось, — сказал Лукашевский. — Все брось и приезжай".

"Ты так думаешь?" — помолчав, спросил Яковлев.

"Да. Я жду тебя".

"Может быть, завтра? — ответил Яковлев. — Сегодня я заночую у тети Сони. Надо же кое-что выяснить… И передать председательские дела".

"Уже есть новый председатель?"

"Есть".

"И кто же он?"

"Режиссёр, — ответил Яковлев. — Сумасшедший Режиссер".