Падение. Когда охотник становится жертвой

У таких, как она, своя философия. У таких, как она, жизнь, хоть и криво, но сложилась, им, таким, есть, что рассказать. На это всё можно кивать головой и соглашаться, а можно спорить до хрипоты, потому что надежда – тварь неубиваемая, особенно в его случае.

– Разве оно того не стоит?

– Ты сам себя погубишь. И её, – Раиса проплывает мимо него, шурша юбкой. Она оставляет после себя душный запах табака, оседающий в лёгких тяжёлым камнем. Её страшные слова вторят его сомнениям. Его прошлое, вся его нынешняя жизнь – одно сплошное «не связывайся», а он пошёл на поводу у желаний и совсем забыл об этом. Кали Рейес из другого мира, и если бы не долги, вряд ли они вообще бы сошлись. Но сейчас слишком поздно отступать. Насмерть и навсегда – пусть так. Она нужна ему. Он понимает это, как только машина Кали выворачивает из-за угла и замирает у входа.

Кали видит его сразу. Она не спешит выходить из машины, не смотрит на него, медленно тянет руку, чтобы выключить мотор, медленно выключает ходовые огни, музыку, что-то собирает с сиденья, а потом, словно что-то решив, резко вытаскивает ключ из замка зажигания. Быстрым движением Кали вытирает лицо под глазами, распахивает дверь и прыгает на землю с подножки. На лице у неё свежая царапина. Глаза у неё опухшие, мокрые, а от улыбки нет и следа – две складочки от носа до уголков губ углубились, будто это скорбное выражение лица приклеилось к ней, как маска, будто она никогда не умела улыбаться. Кали не спешит захлопывать дверь, когда Кайл вскакивает ей навстречу. Дверь эта, как баррикада, за которой легко прятаться и которая так чудовищно разделяет их.

– Кали, в чём дело? – он почти кричит. Нервы сдают. Кали не Рита, с Кали молчать невозможно. С ней нет ни капли равнодушия, ни грамма спокойствия, с ней всё внутри наизнанку выворачивается.

– Мне звонил Гарсия.

– Понятно, – выдыхает он, устало прикрывая глаза.

Правда настигла его самым пакостным образом. Надо было быть готовым к этому. Гарсия найдёт миллион и один способ подосрать, раз уж разговор по-мужски закончился не в его пользу. Сначала Рита, теперь Кали. Если он её хоть пальцем тронет…

– Значит, ты в банде? – глухо спрашивает она. В её голосе слышится страх. Она словно надеется услышать «нет», словно надеется услышать вранье, которое устроило бы их обоих. Но выворачиваться бессмысленно, они дошли до черты – либо перейти, либо остановиться. Кайл понимает, что у лжи нет будущего, придётся доставать язык из задницы и говорить. И надеяться, что Кали поймёт.

– Я в полиции. Теперь.

– Отлично, – зло припечатывает Кали, громко захлопывая дверь.

Но дело в том, что к таким разговорам нельзя быть готовым, лишь малодушно уповать на то, что правда не вылезет как можно дольше. Но правда вылезла. Как всегда – правда не любит долго сидеть в тени, как и закон подлости. Кайл крепко сжимает ладони в кулаки, едва затянувшаяся плёнка кожи на разбитых костяшках лопается снова. Всё это так блядски неправильно, так не вовремя, так ни к чему. От досады и злости хочется разбить кому-нибудь рожу, Кайл понимает, что заводится и так только пугает её ещё больше.

– И когда ты собирался мне об этом поведать?

– Никогда. Понимаешь? Никогда! – он срывается на крик и одним усилием воли заставляет себя вдохнуть, выдохнуть и сбавить тон. – Это не то, о чём хочется рассказывать, Кали. Ты мне про Малибу говорила, про мечты свои, а я что? Мне нечем гордиться и вспомнить нечего. Да, мой брат в банде, да я его покрываю, потому что он моя семья! Потому что я знаю, каково это, когда о колледже можно только мечтать, когда полдня таскаешь коробки на своём горбу, и тебе два доллара в час платят за это. Мы жрать хотели. Мы жить хотели. Ты сама видишь. У нас тут либо так, либо ты труп под мостом.

Он поздно понимает, что взгляд у неё плывёт не от злости, в глазах у неё стоят слёзы. Кали поднимает руку в попытке слёзы эти стереть, но одергивает себя, чтобы виду не подать. Как же хочется это чёртово тяжелейшее объяснение перемотать на конец, чтобы понять, что же там будет дальше. Кайл мечется, топчется на месте, дёргается, потому что рвануть вперёд, взять её за эту самую руку и утащить домой против её воли он не может.

– Мне не важно. Не важно, кем ты был, – она поднимает на него взгляд, непроницаемо-чёрный, по которому Кайл снова ничего не может прочесть. По её щекам скатываются две слезинки, Кали быстро смахивает их ребром ладони. Эти слезинки для него, как нож по горлу. Она плачет из-за него. За это самому себе хочется шею свернуть. – Ты солгал мне.

– О чём я должен был сказать?! О том, что я сын проститутки? Что мой брат кто-то вроде Гарсии? Или доказывать тебе, что «Хантеры» лучше «Кобрас», потому что у нас женщины под защитой? Не всё ли дерьмо одинаково?! Или тебе рассказать, что нас с братом зачали насильно? У матери просто денег на аборт не было, она надеялась, мы сами выкинемся. Или рассказать тебе интересную теорию о том, что трахаясь с двумя разными мужиками можно залететь от обоих? Говорят, поэтому мы с братом не похожи.

– О том, что ты собираешься за меня платить. Ты не должен.