Падение с Земли

Дяде Вите таки захотелось поиграть с недалекими парнями в тупомордых машинах. Что играть на восьмирядной магистрали тяжелее, чем на губной гармошке, он понял сразу. Кое-как проскочил первый ряд, потом затосковал. Водители смотрели с изумлением и даже с почтением на такой выброс глупости. Некоторые клаксонили, чтобы он не дурил и возвращался назад, пока есть последняя возможность. Но дядя Витя весь вспотел, он чувствовал, что дороги назад для него нет, как в частном, так и в общем случае. Оставалось только поверить в оболочку, ощутить себя в ней. Он стал большим, а восьмирядка маленькой. Машины, как букашки, бежали у его подошв. Толчок из глубины, и он переступил через ряд. На пятой полосе его притормозило, будто башмаки прилипли, схваченные крепким клеем. Он на момент вернулся в действительность. Водители, ошалев от его дурости, орали, оголяя зубы до десен, тянулись руками, как на баскетболе, показывали пальцами, чтобы он оставался на разделительной линии, пока его не утянет вертолет или не подберет мостовой автокран ГАИ. Но тут дядю Витю опять понесло в воздушный хвост после одного автомобиля, впритык к носу следующего. Кто-то из водителей не выдержал, тормознул и повернул. И заварилось: заскрежетало железо о железо, машины вставали на рога и поднимались на дыбы, обрушивались на крыши других машин и еще подпрыгивали на них. Что-то лопалось и разлеталось, пробивались языки пламени, били фонтанами пенотушители, захлебывались ухалки и сирены. А дядя Витя уже соскочил в придорожную канаву и, слегка пригнувшись, мотнул в ближайший лесок, где вскоре принял поздравления тоже счастливого Николая Епифановича, который пересек страшную трассу по подземному переходу.

— Ты прекрасен, как кибер, Витька, я действительно тобой восхищаюсь. Ну что, аппетит к этому делу пришел? — рассыпался профессор.

— Еще как пришел, бузить хочу, — звенящим голосом рапортовал дядя Витя.

Далее его выпускали побегать на кольце автогонок «Формула-101»; швыряли с самолета без парашюта, а парашют кидали следом; бросали с камнем на шее в омут, и где-то на дне, в мутной жиже надо было нащупать акваланг; запускали в шляпе и трусах в террариум с королевскими кобрами, а также с палочкой к некормленой акуле в аквариум; в клетку ко льву с одним слезоточивым баллончиком в руках тоже заводили; приглашали в дом и затем устраивали поджог со всех четырех сторон; натравливали на него каратиста с красным поясом и двоих боксеров, которые явно намеревались ухайдакать его; предлагали карабкаться по стене высотного дома в дождь; в спящем виде заносили в катакомбы без фонаря и спичек, и оставляли там среди скелетов ранее заблудившихся лиц. Из всех передряг и поединков дядя Витя, как и положено супермену, выходил с честью, с улыбкой, с чистой совестью. За все достоинства его крепко любила крепкотелая блондинка Алиса, переведшая с помощью гормонов остаток сала в рельефные мускулы. Она тоже не хотела быть такой, как все. По утрам жених и невеста занимались кик-боксом в спарринге. Заработав от прекрасной дамы по морде, дядя Витя приговаривал, сплевывая: «Попробуй не полюби тебя».

— Совершенный ты наш, — уважительно называл его Николай Епифанович и прикалывал ему к майке почти настоящие медали за покорение воздуха, воды, земли и огня, а также за подлинное оживление бывшего полутрупа.

И даже Маша сменила гнев на милость, ласково приговаривая:

— Сделали мы все-таки из дерьма конфетку… Теперь вы с Алиской как две канареечки на жердочке.

Уверенность чувствовалась во всем облике дяди Вити. Разогнувшаяся спина, развернувшиеся плечи, крупный шаг, открытое лицо — тому свидетели.

Однажды дядя Витя заметил Николаю Епифановичу, что во всех его занятиях и упражнениях как-то нет творческого элемента, столь присущего проявлениям власти над природными и социальными силами. Выразился он, конечно, туманнее, но профессор именно так его понял и во исполнение желания привез дядю Витю на один из районов морского порта. Они стояли в здании управления, на последнем этаже, в солярии с табличкой на двери «Занято» и смотрели на расстилавшийся перед ними контейнерный терминал. Приваливались и отваливались от причальной стенки однообразные суда, вдоль причала, как лебеди, вытянувшие шеи, плыли краны. Они раскладывали кубики контейнеров правильным орнаментом. Похожие на кенгуру транспортеры хватали кубики руками-захватами и несли, что детей малых, к железнодорожным путям, где опускали в люльки вагонов.

— Ну, сотвори что-нибудь, — предложил Николай Епифанович, — а я пока позагораю. — И добавил, почесывая брюшко. — «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне…»

А дядя Витя с полчаса сосредоточивался.

Владыка отличается от невладыки размахом рук, он притягивает к себе то, что захочет, издалека и отталкивает противное в дальнюю даль. В три шага он обходит свою землю, и его следы видны всем. Никто не может укрыться от его дыхания. Слово его немедля облекается в вещество и начинает отдельную, но подвластную жизнь.