Падение Софии (русский роман)

Я попытался уверить его в том, что у меня и мысли такой не возникало, но Николай Григорьевич уже помчался по стремнине своего монолога и моих возражений не слушал.

— Однако вы не должны спешить, покуда не исследуете всех возможностей нашего края! Отнюдь не должны спешить. Пользуйтесь тем, что попало к вам в руки. Помимо богатых палеонтологических возможностей, — тут он покосился на свою дочь, которая невозмутимо улыбнулась, но промолчала, — здесь имеются и другие. Например, театр. Любой петербургский житель в своем высокомерии считает, будто единственный в мире театр — это Мариинский; ну так смею вас заверить: таковое мнение ошибочно. У нас имеется достаточно превосходный оперный театр, которого основатель и главный содержатель — перед вами!

Тут он поклонился.

Я не сразу сообразил, что он имеет в виду, и на всякий случай ответил ему поклоном.

— Папа хочет сказать, что вторая, лучшая и большая, половина нашего дома отдана под театр, — объяснила мне Анна Николаевна, улыбаясь. — И что именно папа руководит этим театром. Это его главное детище с тех пор, как умерла мама.

— Как говорится, весьма похвально посвятить себя искусству, а не расточить жизнь впустую на пьянство или чудачества, — прибавил Николай Григорьевич. — Если вы уже свели знакомство с господином Потифаровым, то знаете…

— Ваш дом — первый, где я счел необходимым представиться, — объявил я.

Потифаров имелся у меня в списке, который написал Витольд, однако отнюдь не за первым номером.

— Что ж, вы благоразумны, — молвил Скарятин. — И я поздравляю вас с этим.

— Я землевладелец совсем недавний, — сказал я. — Еще полгода назад я даже не подозревал о том, что могу сделаться наследником.

— Да, — подтвердила Анна Николаевна, особа весьма прямолинейная, — дядюшка ваш, бывало, говорил, что его с души воротит оставлять имение поповичу, а других вариаций у него нет.

— Аннушка отказала покойному Кузьме Кузьмичу, — пояснил Скарятин.

— Папа! — возмущенно воскликнула Анна Николаевна.

— А что здесь такого? — удивился Скарятин. — Рано или поздно Трофим Кузьмич…

— …Васильевич, — одними губами поправил я (зачем-то).

— …все узнал бы о тебе и покойном Кузьме Кузьмиче. Лучше уж ему расскажем мы, чем, к примеру, Лисистратов или эта моралистка в штанах, Верзилина.

— Папа… — вздохнула Анна Николаевна, но покорилась и повернулась ко мне: — Ваш дядя действительно предлагал мне вступить с ним в брак. Это было года три тому назад. «Не хочу, — твердил он, — чтобы „Осинки“ унаследовал попович. Я его в глаза не видывал, а между тем он мой ближайший родственник. Так не годится!» Я спросила его, не желает ли он познакомиться с племянником, но он только засмеялся и отвечал, что предпочитает жениться на мне.

— Почему же вы ему отказали? — спросил я, чувствуя, что вопрос звучит глупо.

— Да потому, что как муж он мне совсем не нравился, — просто объяснила Анна Николаевна. — Считается, что старая дева, вроде меня, только о том и мечтает, как бы уловить кого-нибудь в сети супружества. И чем старее дева, тем меньше у нее претензий. А в моем возрасте — мне тридцать шесть, если вам интересно…

— Вовсе не интересно, — поспешил вставить я, но она не слушала.

— …В моем возрасте какие-либо требования к жениху и вовсе предъявлять неприлично, — заключила Анна Николаевна. — И я должна быть на седьмом небе от счастья, что ко мне посватался старик, да еще с имением. А я чувствовала себя оскорбленной…

— И напрасно, Аннушка, — вмешался ее отец, с тревогой следивший за тем, как раскраснелось лицо его дочери. — Совершенно напрасно. Кузьма Кузьмич желал тебе только добра и не имел в виду ничего обидного.

— Тем не менее мы рассорились и не разговаривали до самой его смерти, — сказала Анна Николаевна. — Кузьма Кузьмич предполагал отписать свое имение в казну или на благотворительность, но затем, очевидно, назло мне, завещал все «поповичу». То есть вам. Теперь вам известна вся история, от начала и до конца, и при том изложенная самым нелицеприятным образом. Надеюсь, ваше мнение обо мне не изменится к худшему.

— Напротив! — воскликнул я, глядя на нее с искренним восхищением.

Она спросила:

— Хотите посмотреть мою коллекцию окаменелостей?

— Очень! — сказал я.

Анна Николаевна потянула шнурок. В глубине дома задребезжал звонок, и скоро явился слуга в овчинной жилетке.

— Принеси коробки с коллекцией, — приказала она.

Он молча удалился и скоро вернулся, толкая перед собой сервировочный столик. Вместо пирожных и чая на столике лежали большие плоские коробки, обшитые коленкором.

— Отлично, — одобрила Анна Николаевна.

Коробки были сгружены на пол.

— А теперь приготовь чаю, — прибавил Николай Григорьевич. — После осмотра коллекции мы будем пить чай.

Слуга безмолвно удалился вместе со столиком.

Анна Николаевна встала с кресла и села на пол, скрестив ноги. Я последовал ее примеру. Она сняла крышку с первой коробки и явила мне окаменелые останки тех самых моллюсков, на ее картинах которые были полны энергии и жизни.

* * *